А.Н. Фетисова

Александра Николаевна Фетисова

 

 В 1941 году Александра Фетисова (тогда Сапелкина) окончила Ливенское педучилище, после чего стала работать учительницей 2-го класса в Новодеревеньковском районе. В ноябре 1941 года ее педагогическая деятельность прервалась, т. к. немцы оккупировали Орловщину, Александра Николаевна вернулась в родное село в Покровском районе.

Там они и жили всей семьей на оккупированной территории. Наступил январь 1942 года. Озверевшие от холода фашисты стали выгонять местных жителей из домов в погреба. Всю зиму люди жили в холодных помещениях, да еще работали: копали противотанковые рвы, расчищали снег и т. д. За неподчинение и связь с партизанами — расстрел. Весной немцы ожили (апрель 1942 г.), забеспокоились. Сами открывали подвалы и выгоняли местных жителей. Начиналась эвакуация. И старых, и малых гнали на запад. Шли пешком, босиком, полураздетые. Нельзя было сворачивать в сторону, падать — расстрел на месте.

На Пасху пришли в деревню Макеево Кромского района. Немецкая агентура приказала местным макеевским жителям брать эвакуированных в свои семьи. Одна из женщин указала пальцем в сторону Александры Николаевны, сказав: «Я ее беру к себе». Вместе с Александрой еще были 2 сестры и брат. В 1942-1943 гг. бывшая учительница работала в колхозе зав.током. Немцы хотели послать ее на лесоразработки в Архангельск, но средняя сестра вызвалась ехать за нее. Затем Александру Николаевну посылают в Германию, и опять же вместо нее едет на этот раз уже старшая сестра. Она не вернулась — расстреляли. Лето 1943 г., радость великая — освобождены г. Орел и Кромской район. Однажды Александра Николаевна поехала в Кромы, встретила там свою учительницу, землячку, которая работала в то время инспектором в Кромском РОНО.

Это была Мишина Матрёна Денисовна. Она предложила работу Александре Николаевне в 2-х школах района (Короськовской и Семенковской). Но молодая учительница попросила направить ее в самую маленькую, отдаленную школу, чтобы не было стыдно появляться перед учениками, т. к. нечего было надеть,а из обуви только лапти. Так по воле судьбы она оказалась в Вендеревско-Хуторской школе, где и проработала всю жизнь. Здания школы в то время не было, учили по домам. Александра Николаевна обучала 41 ученика. Затем решили построить новую школу из 2-х срубов, которые во время войны принадлежали немецкому старосте Василию Воронину. Председателем колхоза тогда был Доманов Илья Максимович, а председателем Ретяжского сельсовета Котов Григорий Ильич. Они и оказывали помощь Александре Николаевне в строительстве начальной школы.

Много было работы. Несколько раз учительница ходила пешком в Никольское лесничество, выписывала лес на стройку. Ведь она была в единственном лице — и учительница, и заведующая школой. Дважды комиссия по приемке школы к новому учебному году признавала, что здание низкое. И дважды приходилось снимать крышу и перестраивать. Затем в этой школе работали и другие учителя: Переверзева Елизавета Ильинична, Захаркина Вера Петровна, Вытнова Вера Петровна, Семина Валентина Федоровна. Это учреждение работало до 1970 года. Но наступили другие времена: не стало ребят, взрослые уехали в города или на центральные усадьбы. Учителя были переведены в Семёнковскую школу. И еще 10 лет Александра Николаевна вела русский язык и литературу в этой школе. За свои 36 лет добросовестной работы, она много раз награждалась Почетными грамотами, имеет медаль «Ветеран труда», значок «Отличник народного просвещения». Сейчас Александра Николаевна на заслуженном отдыхе, но ее помнят и уважительно относятся к ней.



А.И. Савостикова

Анастасия Ивановна Савостикова

 

Родилась я в 1922 г. в с. Короськово. В 1942 году, когда немцы пришли в Гостомль, меня, 20-летнюю девушку, угнали в Германию. В деревянных вагонах, как скот, нас долго везли в г. Магдербург. Когда добрались до места, нас посадили в машину и повезли на военный завод Сильва. Там собирались снаряды для зениток. Неделю меня обучала немка, а потом работала самостоятельно. Станки наши стояли у конвейера, по которому двигались снаряды. Каждая девушка выполняла свою операцию. На заводе работали чехи, поляки, болгары, русские. Жили в бараках, за колючей проволокой. Кормили два раза в день: хлеб 150 г и баланда из капусты. Однажды одна из работниц, Галя, подговорила всех не ходить на работу. Целые сутки мы отказывались работать, охранники ничего не могли сделать. Приехал хозяин, нас построили, обещали простить на первый раз и повысить пайку хлеба до 200 г. Только после этого все вышли на работу. Галю больше мы не видели.

Прошло время. В 1944 году был открыт Второй фронт. Завод начали бомбить американцы. Целые сутки сидели мы под открытым небом. Потом пришла машина, нас посадили и отвезли на помещичью ферму. Там мы работали на свекольном поле, пропалывали свеклу. Когда наступила пора уборки, мы срезали ботву, а трактор выбирал свеклу из земли. К полю были подведены рельсы, которые доставляли вагонетки со свеклой к сахарному заводу. Кормили лучше, чем на заводе, давали кашу из бобовых и капусты. Однажды на поле появились американские танки. Они прошли мимо бараков и устремились к деревне, находившейся рядом. Там работали военнопленные, которые ухаживали за коровами и лошадьми. Нас освободили. После освобождения мы проходили две комиссии: политическую и медицинскую. Больные девушки на родину не возвращались. Домой ехали в пассажирском поезде. Приехав, я встретила родителей, которые только что вернулись из Белоруссии (их угоняли немцы). Это был 1945 год.



М.М. Люлюшкина

Мария Михайловна Люлюшкина

 

Родилась и до сих пор живу в д. Малая Драгунская.

Когда объявили войну, я как раз окончала медицинское училище - сдавали последние экзамены. Нас всех выпускников, распределили кого куда. Меня направили в Кромской район, в Кутафинский медпункт фельдшером. Проработала там 3 месяца, пока не пришли в Кромы немцы. Это было ночью. Войска наши отступали. Наши бойцы прятались в посевах конопли. Один раненый солдат подполз к речке и ждал, кто его спасёт. Ребятишки пришли купаться увидели и перенесли его ближе к домам. А мой двоюродный брат взял лошадь и привез его ко мне на медпункт. Я шла домой и встретила их на  лугу.

Мне его очень было жаль, и я решила забрать его домой. Дома я сняла с него все солдатское, переодела в отцовскую одежду, перевязала раны, уложила в постель. А на двери написала: «Тиф». Немцы боялись этой заразы. Солдат оказался родом из Белгородской области, село Плющино, звали Галуцкий Сергей Иванович, 1912 года рождения. Прожил он у нас около двух месяцев. У него было пулевое ранение бедра. А когда стал ходить, его мой отец проводил до с. Бельдяжки, рассказал, как идти деревнями, полями. И он дошёл до дома. А когда освободили Белгород, он снова ушел на фронт. Вернулся с войны без руки. А мне в 1945 году он прислал письмо и благодарил за спасение. Письмо то получила подруга, а меня и сестер угнали в Германию.

При немцах я работала в Кромской больнице медсестрой. Когда фронт был уже близко, к нам привезли раненых пленных — 500 человек. Содержали их в Кромском интернате, мы им перевязывали раны. Я и сейчас не могу вспоминать без слез, как с ними жестоко обращались. Лежали на соломе. Июль, жара, мухи, — раны гноились, в них — черви. Бинты бумажные. Кормили пленных супом из не очищенных картошек. Тяжелораненых расстреливали в саду. Так мы перевязывали раненных неделю, а  потом к ним не допустили. Куда их дели, я не знаю. А 1 августа нас выгнали из домов власовцы и погнали. Куда, неизвестно. Около Гомеля нас всех остановили. Ночевали в деревне Воины. У всех на глазах были повешаны местные жителм - жена, муж и их деверь 16 лет за то, что они были в лесу у партизан. У этой женщины было 6 маленьких детей  - остались они со старой бабушкой.  Как же  тяжело, как же больно было на это смотреть и пережить этот ужас.

В Гомеле нас погрузили, как скот, в товарные вагоны и повезли до границы с Германией. Привезли в лагерь, раздели всех до гола. Погнали в баню — всех и мужчин, и женщин, и детей вместе. А вещи отдали в прожарку. И так мы стояли голые 3-4 часа. Потом нас повезли в Западную Германию. Меня определили в деревню Нинхаген: жила я у хозяина в коровнике в комнатке, где он вешал сбрую. Она никогда не топилась. Освободили нас американцы в 45 году. Скоро приехало наше представительство, и всех советских увезли в Берлин.

Домой я вернулась в 1946 году. Я проработала 32 года в Кромской больнице акушеркой. 

А.Р. Брулёва

Анна Романовна Брулёва

 

К 1941 г. я закончила 7 классов Гостомльской школы. Поехала в Кромы, т. к. очень хотела учиться дальше. Но учиться не пришлось: через неделю началась воина.

В октябре 1941 года в Гостомль пришли немцы. В добротные дома они устраивали комендатуру, госпиталь или просто заселяли солдат. Местных жителей выгоняли, нам пришлось жить в погребах, землянках. Недалеко от Гостомли, в Ломовце, стояли немецкие тапки и машины. Гостомльских подростков гоняли чистить дороги для немецких машин. Возили в Тросну копать окопы.

Прилетали советские самолеты, но, увидев мирных жителей, не бомбили. В 1943 году наши войска освободили Гостомль. После всего этого ужаса люди старались побыстрее наладить жизнь, организовывали колхоз. В 1945 г. меня и других комсомольцев послали в Германию, нужно было пригнать оттуда коров. Мы приехали в мае. Долго гнали скот обратно, тяжело и голодно было. Мы были босые, страдали от холода. Грели ноги в коровьей моче. Тёлкам выдавали овес, а нас кормили местные жители тех деревень, где мы останавливались.

Несмотря на все тяготы, коров мы всё-таки пригнали. Некоторым семьям дали по тёлке. Мы с матерью жили вдвоем, отец умер молодым. Тяжело было женщинам без мужских рук: нужно было и копать, и сеять, и убирать. Жили впроголодь. Тогда нашей семье дали в колхозе корову-кормилицу. Это стало нам добрым подспорьем в хозяйстве. Постепенно наша жизнь стала налаживаться.



Л.А. Кравченко

Лариса Алексеевна Кравченко (Бирюкова), 1938 г.р.

 

Родилась я в городе Орле 3 мая 1938 года. Дом наш стоял на берегу реки Оки: Первом речном переулке. Невысокий бревенчатый, но всегда гостеприимный, теплый уютный. С ранней весны и до поздней осени дом утопал в цветах. Бабушка, Бирюкова Анна Ивановна, выращивала сортовые гладиолусы, георгины. Её цветущий сад славился по всей округе. Огромные букеты заказывали и директора заводов к торжествам и юбилеям, и родители для школьников к Первому сентября. Для нас, детей, её цветущий рай был настоящим раздольем для творчества. Нехитрые тряпичные куколки были одеты в королевские наряды из цветочных лепестков.

Пришла в наш город война. Мне было только три года. Помню свой страх перед гулом самолетов и грохотом орудий. Отец мой, Бирюков Алексей Васильевич был призван в армию. Воевал в пехотном полку. Немецкие войска вошли в город. Чтобы не погибнуть от голода и не погубить детей, моя мама, Бирюкова Антонина Васильевна, вынуждена была работать на немцев. Стирала, убирала, готовила. Ей повезло, жестокости не видела. Быть может, потому, что среди дальних наших родственников были немцы.  Маме разрешали брать остатки еды домой, чтобы отдать детям.

  Советские войска освободили город в августе 1943 года. Отступая, немецкие войска принудительно увозили с собой тех, кто работал на них. Так мы с мамой оказались в австрийской деревушке. Как жаль, что не сохранилось в детской памяти ее название. Зато до сих пор есть в старом альбоме фотография тех лет, подаренная на память австрийской семьёй – на ней  улыбающаяся женщина с двумя малышами – наши гостеприимные хозяева. Мама работала в семье этой экономкой, а я росла, играла вместе с юными австрийцами, быстро выучила немецкий язык и свободно общалась со сверстниками. Никакого отчуждения и пренебрежения не чувствовала.

Когда стихли бои, закончилась война, мама засобиралась домой. В феврале 1944 года пропал без вести ее муж, мой отец. Австрийская семья  не хотела нас отпускать, привыкли, даже сроднились. Но мама надеялась, что найдется отец и стремилась домой. Её уговаривали оставить меня жить в Австрии, ведь на родине были голод и разруха. Меня обещали вырастить так же как своих детей. Но мы  уехали. В товарных вагонах несколько месяцев добирались до Орла. Жаль, что судьба отца так и осталась неизвестной. А семье этой я благодарна за крышу над головой и детство, в котором, несмотря на лишения военных лет, было добро и тепло человеческих сердец.



Н.И. Коробкова

Нина Ильинична Коробкова, 1936 г.р.

 

В 36-ом родилась я,

За пять лет до начала войны.

Мама, папа и восемь детишек,

Ох, и трудными были те дни.

Старшему было семнадцать,

Младшенькой – только полгода.

Фашисты напали на нас.

Тут начались все невзгоды.

Папа погиб в 41-ом,

Мама осталась одна.

Считали её героиней.

А судеб таких - вся страна.

Мы, как цыплята, за мамой

Выходили весной на траву,

Лебеду с крапивою ели-

И выжили наперекор врагу!

Гнали нас немцы пленных,

То пешком, то в вагонах разбитых…

Выжить нам помог Господь бог,

Но маму он не сберёг.

 

Ты прости нас, родная Мама,

Мы тебя уберечь не смогли,

Но вины в этом нашей нету.

Это всё отголоски войны.

 

Потерявший отца или маму,

Возвратить бы их каждый был рад…

Не пустил нас скитаться по свету

И воспитывал старший брат.

Он был за отца и за маму,

Мы уважали, любили его.

Но судьба поступила жестоко-

И вскоре не стало его.

Мы детство своё не видали.

Рано взрослыми стали мы.

Ходили на поле, колоски собирали,

Не дай Бог вам видеть войны!

Война закончилась, мы выжили, взлетели,

Не лучше и не хуже мы других,

И глубоки остались шрамы,

Но на душе, кто видит их?

Страна из пепла возрождалась,

И возрождались с нею мы.

Жизнь молодая продолжалась.

Любовь пришла, и повстречали её мы.

 

С тобою схожи наши судьбы,

Нашли с тобой друг друга мы.

До свадьбы Золотой мы прошагали,

Молясь о том, чтоб больше не было войны.



В.Ф. Нестерук

Владимир Фёдорович Нестерук, 1926 г.р.

 

Работать на нашу победу я начал с первых дней войны в 15 лет. Меня, вместе с другими ребятами из ремесленного училища направили на завод № 9 (ныне «Текмаш») делать мины. Вскоре завод разбомбили немецкие лётчики. Учащихся перевели на завод имени Медведева, где было организовано производство снарядов.

 Лишь когда фашисты начали входить в Орёл, я отправился в Болхов, где жила моя семья. Мои старшие брат и сестра к тому времени были уже на фронте. А сразу после освобождения, по Болхову было объявлено о призыве в Красную Армию.

Много нас собралось. Только с нашей улицы было около 30 человек, в том числе и мой лучший друг Валентин Дражников. Всех нас зачислили в 336-ю стрелковую дивизию, которая освобождала Болхов и пополнялась после жестоких боёв. Три дня нам отвели на подготовку и ускоренное обучение. Потом выдали автоматы, диски к ним, другие солдатские принадлежности. И начался наш трудный путь к фронту, который ушёл уже далеко на запад.

По 50-60 км в день приходилось проходить. Лето 43-го было жарким. В каждой деревне женщины приносили нам вёдра с водой, но пить много было нельзя. Иначе трудно было выдерживать темп движения с пудовым грузом – столько весило всё солдатское снаряжение.

Каждый фронтовик помнит свой первый бой. Никогда не забуду его и я. Наши батальоны залегли в оврагах в восьмистах метрах от черниговской деревни Вихвостово, которую надо было взять. Между нами и немцами было ровное поле со снопами ржи. Как только мы поднялись в атаку, над полем появилось около тридцати вражеских самолётов. Бомбёжка была убийственной. Укрыться от тысячи осколков мин мы не могли, снопы, как защита, были никчемны.  Около 500 моих земляков остались лежать на этом поле. В том числе и мой друг Валентин. А деревню мы всё же отбили у немцев. В неё я ворвался одним из первых. И был награждён медалью «За отвагу».

После того боя меня взяли в разведку, это значило, что надо было быть на переднем крае, определять где стоят танки, огневые точки фашистов, показывать в каком месте лучше форсировать реки. Не раз приходилось с товарищами брать «языка».

Важной вехой на боевом пути 336-й дивизии стало освобождение Киева. В честь победителей в столице Украины была сооружена стела, на которой есть и моё имя – имя Владимира  Нестерука. Очень тяжёлые бои пришлось вести на подходах к Житомиру. Дивизия несколько раз приходилось отступать и атаковать. В том бою я был ранен осколком немецкой мины. Накануне получил письмо от брата. Когда его читал, не знал, что  Дмитрий, командовавший бронетанковой ротой, уже погиб. Только в госпитале из письма матери я узнал о тяжёлой для нашей семьи утрате.

Лечиться после ранения пришлось долго. И снова на фронт я прибыл только в мае 1944 года. Правда, чуть не погиб по дороге. Под Новозыбковом состав попал под сильную бомбёжку. Вагон, в котором я ехал, разнесло в клочья. Меня взрывной волной отбросило метров на 25-ть. Но упал я не на твёрдую землю, а в болото, и даже царапины не получил.

Под Бобруйском я оказался в танковом десанте. С тяжёлыми боями был взят Брест. Чтобы двинуться на Варшаву, надо было форсировать Западный Буг. Комбат сказал разведчикам: «Кто найдёт место для переправы, того представлю к званию Героя Советского Союза». Выполнить задание вызвался я. Плавал и нырял я хорошо, но теперь брод приходилось искать под плотным вражеским огнём. Трижды переплывал я быструю реку. И всё же нашёл переправу, перевёл батальон на западный берег Буга.

Комбат своё обещание сдержал, подал представление о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Но наверху рассудили иначе. И отметили меня орденом Отечественной войны I степени.

 Потом последовали тяжёлые бои в Польше и Германии. Из Берлина гвардейскую 48-ю дивизию направили на Прагу. Но до неё мы не дошли.  В ночь с 8 на 9 мая под Дрездоном мы услышали звуки боя.  Часть поднялась по тревоге. Но оказалось, что соседние части уже узнали о победе и на радостях устроили салют. Мы присоединились к ним, выпустили в воздух по автоматной обойме.

Поступать в военное училище я ехал в гимнастёрке, на которой были два ордена Красной звезды, столько же орденов Великой Отечественной войны, две медали «За отвагу». А к новому месту службы – на остров Сахалин я ехал уже с красавицей женой – Евгенией, с которой прожили почти 50-т лет. Незадолго до золотой свадьбы Евгения тяжело заболела и умерла. Но  одиноким я не остался. Дочь, три внука и правнук скрашивают мою жизнь. И ещё есть у меня увлечения, которым отдаю всё своё свободное время – пишу картины и стихи.

Солдаты, вспомните те дни,

Дымы костров, усталые походы,

Над хатами пылавшие огни,

Бушующее море непогоды.

И как мы жизни отдавали

За счастье Родины своей.

Мы это счастье отстояли

Для наших братьев, матерей.

Под нами пали города.

Фашистов - зверских палачей

Мы тьму прогнали навсегда.

В суровых битвах долгих дней.

Без страха рвалися мы в бой

На пса-фашиста-людоеда.

Мы знамя Родины несли с собой,

С любовью к Родине пришла Победа!



С.Г. Калинова

Серафима Гавриловна Калинова, 1929 г.р.

 

22 июня 1941года, в день начала Великой Отечественной войны мне исполнилось 12 лет. В это лето я закончила 5-ый класс. Два года школа была закрыта, фронт был в 3-5 километрах от нашей деревни. Мужчины все ушли на фронт, остались в деревне старики и дети. Мы – 12-ти летние подростки стали вместе со взрослыми женщинами работать в колхозе: сеять, веять, полоть просо. Но самая тяжёлая работа – скирдовать по ночам, т.е. носить на перекладинах снопы ржи, пшеницы. Эти перекладины выпадали из рук, потому, что они были толще, чем наши руки. Было очень тяжело.

В деревне всегда было не очень сытно, а в войну стало ещё голоднее. Картошку, хлеб – всё отправляли на фронт. Оставалось только немного молока. Но, несмотря на голод, народ был дружный и не жадный.

Помню, из Ливенского района жила у нас женщина с мужем и девочкой – моей ровесницей, они были эвакуированы из своего района. Мы питались все вместе тем, что было. Потом они построили себе землянку, и ушли от нас, а когда фронт отошёл дальше, они уехали на родину.

Потом у нас жили две девушки – подружки,  родом из Смоленска. С ними мы тоже питались вместе. Собирали гнилую картошку, сушили её, толкли и из полученной муки пекли блины. Всегда жили дружно, никогда не ругались. Потом девчонки ушли на фронт.

На этой войне погибли мой отец и брат. Брата призвали на Северный флот, где он и погиб в первом же бою. А потом погиб под Ленинградом и отец. Остались мы с мамой вдвоём. Мама постоянно рыдала. Когда я подходила к дому, всегда слышала её голос, она просто «голосила» на крик. Этот крик долго стоял у меня в ушах. Но горевать было некогда, надо было работать, кормить фронт.

За работу тогда платили небольшим количеством зерна, которое надо было ещё смолоть. Пришлось сделать ручную мельницу, с большой радостью мололи и устраивали праздники с хлебом.

Когда фронт отодвинулся на запад, я опять пошла в школу. В 1945 году я окончила семь классов и поступила в Елецкую фельдшерско-акушерскую школу. 1946 год оказался ещё голодней, чем в войну. Постоянно хотелось есть. Все были тощие, были даже голодные отёки. Всё пережили.

Эту школу я окончила в 1948 году и направили меня в Залегощь, где я работала в женско-детской консультации. Была эта консультация в доме барачного типа. На роды мы выезжали на телеге, а роды порою принимали прямо на полу, т.к. все, в основном, жили в землянках.

Постепенно жизнь стала меняться к лучшему. В 1950 году я вышла замуж, уехала в другой район, родились дети. Но это уже другая история…



В.Б. Черныш

В.Б. Черныш, 1931 г.р.

 



Я помню, когда в наш Болхов пришли немцы, это был октябрь. Мы утром пришли в школу, а нас всех отправили домой. Немцы в Болхов вошли очень тихо, без боя. Мы жили на Будани, сейчас ул. Бенедиктова. Из нашей семьи на фронт ушёл старший брат Алексей, позже мы получили похоронку. Отец был старый, его не взяли. В семье было четверо детей. Я была самая младшая в семье. Немцы жили в нашем доме в горнице, мы в маленькой комнате за печкой. Немцы у нас были хорошие, на огород за едой не ходили, им её привозили, нас не обижали.

Помню такой случай: мы копали картошку, приехали откуда-то наши «квартиранты» и дали нам ведро мёда густого и очень вкусного. Я такой мёд больше никогда не ела. Но, несмотря на это было очень голодно, мы, дети, бегали и искали всюду еду. Чувство голода не покидало ни на минуту. А немецким солдатам часто присылали посылки из Германии.

Во время бомбёжек мы прятались в окопе, который все жители выкопали в огороде до прихода немцев по приказу руководства города.

Когда наши войска освобождали город, был очень страшный бой, нас детей не угнали в Германию лишь потому, что мы пошли за горохом в детский дом (там росло много гороха и мы часто рвали его). А когда стали разрываться снаряды повсюду мы спрятались кто - куда. Я целые сутки просидела в каком-то чулане или подвале. После этого я долго не разговаривала. Потом выяснилось, наш край города немцы просто не успели угнать, так как сами бежали.

Из всех детей в семье, одной мне родители смогли дать образование. 

Н.Н. Тугарина

Нина Николаевна Тугарина, 1932 г.р.

 

Когда началась Великая Отечественная война я помню хорошо, немцы пришли тихо. В нашем доме поселилось 5 немецких солдат. Один из них отличался особой жестокостью. Помню такой случай: они оставили на столе колбасу, а наша кошка почти всю её съела. Нас - детей хотели расстрелять, но бабушка смогла убедить их, что это кошка виновата, что она съела колбасу, а не мы. Тогда они долго рассматривали оставшийся кусок колбасы и согласились с тем, что оборванные концы  колбасы не похожи на человеческие укусы. Кошку я схватила и побежала с ней за дом, но немецкий солдат меня догнал и выстрелил в неё. Я сильно испугалась.

Мы, 5человек,  жили за печкой, а немецкие солдаты жили в большой светлой комнате. Однажды на наш огород упал советский самолёт, немцы захватили пилотов и сразу же их расстреляли, закопав их в конце огорода. После войны приходили к нам советские военные из военкомата и просили, чтобы мы показали им место падения самолёта.

Во время войны было очень голодно. Ели мёрзлую картошку, жарили из неё оладьи, которые называли тошнотиками. Ели траву: снытку, щавель, свиргибус.

Жестокий немец очень сильно издевался над бабушкой, заставлял топить печку сырыми дровами, они подолгу тлели, а не горели. За это немец бил бабушку, а мы плакали. И в конце концов, за какую-то провинность он убил бабушку и брата выстрелом в упор. Эта была для нас очень тяжёлая потеря.

В школу я пошла после войны. Мы были и голы и босы. Обматывали ноги тряпками и так ходили в школу, у всех детей не было одежды. Писали на полях старых книг чернилами. Чернила замерзали, мы их согревали своим дыханием. Но и чернил не хватало. Недалеко от школы был склад с боеприпасами, а в них-красный порошок. Мы не понимали тогда, что откручивать эти боеприпасы опасно для жизни. Но очень хотелось учиться, а для этого нужны были чернила. Вот и бегали мы на этот склад за порошком.

Город весь был разрушен до основания. Родители запрещали бегать по развалинам, т.к. везде время от времени разрывались снаряды. Многие покалечились уже после войны.

Постепенно наш город восстанавливался, жизнь налаживалась. Я вышла замуж, родила двоих детей. Одного сына похоронила, когда ему исполнилось 42 года. Муж умер раньше. Живу одна. Часто приезжает сын из Москвы, радуют внуки.



М.М. Троняева

Мария Матвеевна Троняева (Корнюхина), 1925 г.р.

 

 

У нас была большая семья. Когда мне было 1,5 года, умерла мама. Осталось 6 детей. Отец вскорости женился.

Когда началась война трёх братьев забрали на фронт. Отца не забрали на войну из-за старости.

Немцы пришли в село осенью. Жили они и в нашем доме, спали на сене на полу. Мы спали на печке.

Зимой нас заставляли чистить снег и копать окопы. Окопы копали несколько дней, спали в бункерах.

У немцев были лошади, они у всех жителей деревни забрали овёс для корма своих лошадей. Еду и вещи тоже забирали у населения.

В 1943 году выгнали всех жителей из домов, погнали в сторону села Борилово, ночевали на Спартаке в разрушенном монастыре. Почти все дома немцы сожгли, наш тоже сгорел. Пригнали нас в Белоруссию. Потом в Австрию. Там мы 1 год и 8 месяцев прожили за колючей проволокой. Кормили брюквой. Работали на заводе, жили в бараках. Русские нас освободили в 1945 году. Сразу всех отправили на поездах-товарняках до Орла.

Из Орла до деревне доехали на попутной машине. Приехали и узнали, что три моих брата погибли на фронте. Отцу дали в колхозе лес по потере на фронте детей, это считалось льготой. Мы из этого леса построили дом. Мне узника не присвоили, сказали, что совершеннолетним не дают. Была в плену, а узницей не считаюсь, очень обидно.

В 1946 году вышла замуж за фронтовика. Муж умер в 1995 году. Жила с семьёй сына, но и его похоронила б лет назад. Живу одна, дочь и внуки живут в Орле.



В.Н. Кузьмин

Владимир Николаевич Кузьмин, 1938 г.р.

 

Кузьмин Владимир Николаевич родился 1 декабря 1938 года в г. Пушкине Ленинградской области. Семья была большая: мать, отец, старший брат Борис, сестра Тамара, младший брат Сергей. Когда началась война, Владимиру было три года, но детская память оставила ужасающие картины того времени. Отец, Николай Иванович, ушёл на фронт. Часть, в которой он воевал, обороняла Ленинград. Брат Борис перед началом войны окончил ремесленное училище. Ушёл добровольцем на фронт, отказавшись от "брони" на заводе. Боевой друг Бориса позже сообщил матери, как погиб её сын. Ему было только 17 лет. У Владимира Николаевича осталась фотография брата и его товарища по училищу. Молодые, красивые, крепкие, здоровые, улыбающиеся.

Дом Кузьминых в г. Пушкине фашисты разбомбили. Семья переехала в г. Ленинград. Мама Александра Ивановна была военнообязанной, служила при военизированной пожарной части, выезжала на тушение пожаров. Нередко мама брала маленького Володю с собой. Было страшно: взрывы, бомбёжки, артобстрелы. Дети войны взрослеют быстро. Блокадный Ленинград жил, сражался, работал. У жителей появился ещё один враг - голод. Мать и сестра отдавали часть своего пайка Володе, деля 125 граммов. Но чувство голода не пропадало. Александра Ивановна поменяла золотые серьги на полбуханки хлеба и картошку, больше отдавать было нечего.

Владимир Николаевич вспоминает как, возвращаясь с мамой домой видел на лестнице умерших от голода людей, которые так и не смогли дойти до своих квартир. Дети, женщины, старики - охватывал ужас.

С каждым днём в блокадном городе жить становилось тяжелее. Мать попыталась вывезти детей из города. В то время формировались эвакуационные составы для детей. К одежде ребят пришивали специальные бирки: фамилия, имя, год рождения, данные родителей. Но поезд, в котором выехали дети Кузьминых вернулся назад, так как фашисты бомбили железную дорогу и составы. Всю блокаду пришлось находиться в Ленинграде. Лишь за несколько недель до снятия блокады маму с детьми эвакуировали в горный Алтай. От голода у Александры Ивановны распухли ноги, она не могла ходить. Путь был долгим, организм сестры  Тамары был истощён, не выдержав дороги, она умерла. Она была похоронена далеко от родных мест. Из большой семьи остались только Володя и мама. Из эвакуации они вернулись в Ленинград только в 1946г.

О тех страшных днях, которые пережила семья Кузьминых в блокадном Ленинграде, напоминают некоторые вещи: пенсне отца, ложка, обручальные кольца родителей с их именами, фронтовые фотографии.



А.В. Ильиных

Алла Владимировна Ильиных, 1932 г.р.

Я очень хорошо запомнила начало войны, 22 июня 1941 года. Я готовилась ко дню рождения, который должна была отмечать 23 июня. Папа, мама и мои братья были дома. Когда услышали о начале войны, то мама плакала, а папа её успокаивал. Мне никто не сказал, почему все грустные и я пребывала в неведении.

Я была очень счастлива, ждала от родителей долгожданный подарок. Всё мечтала, как я приглашу подружек на свой праздник. В этот день мне ничего не сказали о войне. Наступил долгожданный день рождения и я побежала за подружками, но никого не нашла почему-то, все куда-то торопились, плакали. Было тревожно и непонятно. Вернувшись домой, дома я  никого не обнаружила, ни родителей, ни братьев. По дому были раскиданы вещи, по радио звучали непонятные речи: «Война, война, война...». Что это такое? Я решила ждать своих. И вот приходит мама, она горько плакала, а меня упрекнула в том, что они не нашли меня, чтобы всем вместе проводить отца на фронт. Я поняла, что война - это что-то очень плохое и страшное, если папу куда-то забрали.

Я сразу повзрослела, хоть и не понимала до конца, что такое война. Мне исполнилось в этот день 9 лет.

Когда я стала взрослой, многое поняла. Как трудно было матери с нами, малыми детьми, в годы войны, это не передать словами.



Н.С. Дьяконова

Нина Самуиловна Дьяконова, 1945 г.р.

 

Моя семья жила в селе Хотетово. В 1943 году мама и тётя насильственно были взяты в плен. 2 года пробыли они за колючей проволокой в г.Либава, в Латвии. Работали там разнорабочими с утра и до вечера. Кто попадал в лагерь с грудничками, то их сразу у матерей забирали, и никто  больше этих детей не видел не видел. Моя мама в концлагере познакомилась с моим отцом — Ющенко Самуил Самуиловичем - украинецем. Там забеременела. Я родилась за месяц до конца войны, 5 апреля 1945 года.

25 апреля всех пленных освободили американские войска. Отца и всех мужчин - узников, как врагов советского народа, забрали в штрафбат и отправили на Японскую войну. Он прислал всего лишь одно письмо без обратного адреса, в котором писал, что они готовятся к бою, проходят обучение. В первом же бою он погиб. Пришёл ответ из военкомата на наш запрос - «Пропал без вести». Меня мама записала на свою фамилию, чтобы меня не сочли врагом народа, как моего отца, и я была Кабанова. Осталась  жива я чудом. Через 10 дней после рождения я заболела пневмонией. Латышка носила мне настоенный коровий навоз, но это «лекарство» было мало эффективно. Каким-то образом маме удалось показать меня немецкому врачу, он сделал мне 2 укола, после которых я пошла на поправку и выздоровела. Меня собирались забрать у мамы и отдать в немецкую семью, но вскоре началась сильная бомбёжка и было не до меня. Все бежали куда глаза глядят.

Домой мы вернулись 25 июня 1945 года. Но наш дом был занят, в нём жили учителя. Никто не думал, что мы вернёмся на Родину. Власти помогли нам заселится в свой дом. В своём селе я окончила 7 классов. А потом я пошла учиться в школу № 1 и окончила 11 классов с производственным обучением. Что такое производственное обучение? Нас, девочек, водили в швейное ателье и обучали шитью, а мальчиков на сушзавод. Это и стало моей основной профессией на всю жизнь. Я работала специалистом швейного производства.

У меня 2-е детей, 3-е внуков и 1 правнук.



Р.Н. Черкасова

Раиса Николаевна Черкасова, 1934 г.р.

 

До Великой Отечественной войны наша семья, состоящая из 5 человек: трое детей - девочки, мама и папа жили в Подмосковье. Когда началась война, наша семья переехала в Болховский район к бабушкам, маминой и папиной мамам, в деревню Липовку. Отца, Макарова Николая Дмитриевича, на войну сразу не взяли, он по зрению не прошёл. Но всё равно его забрали в 1943 году. Он погиб на форсировании Днепра.

Немцы пришли осенью, заселились в нашу избушку. Они спали на полу, мы на печке, за печкой жили овцы. Овец и корову вскоре у нас отобрали. Тёплые вещи тоже. Бабушка прятала долго свои валенки, но всё равно их немцы нашли и забрали. А когда забирали корову, мама не отдавала, так её за непослушание повёл немецкий солдат расстреливать, но его случайно убил осколок от разрывающейся бомбы, и мама чудом осталась жива.

В нашей деревне стоял карательный отряд и был медпункт. Этот отряд ежедневно выезжал по заданию немецкого командования для того, чтобы собрать продовольствие у советского населения для немецкой армии и проводили обыски, искали партизан. Угоняли свиней, коров, телят, овец, лошадей, забирали домашнюю птицу. Полностью опустошали деревни и сёла. А кто оказывал сопротивление, просто наставляли автоматы и расстреливали.

Во время освобождения района от фашистов, начался страшный бой, бомбёжка была нечеловеческая. Мы спрятались за деревней во рву. Лишь поэтому не были угнаны в Германию, в плен.

После войны на полях много было костей, голов, оружия, страшно было пахать эту землю.

В школу я пошла, когда мне исполнилось 10 лет. Школа была двухэтажная, деревянная, на улице Зарецкой, её так и называли Зарецкая школа. В одном классе сидели 7-и летние, 8-и летние, 9-и и 10-и летние дети. Нечего было ни одеть, ни обуть, в школу ходила в лаптях. Учебник по арифметике был один на 3 деревни. На каникулы задавали по 15-20 задач. Приходилось бегать из деревни в деревню за учебником. По чтению было учебников больше.

Писать было не на чем. Писали на немецких брошюрах прямо по немецким буквам (буквы были мелкие и бледные). Чернил не было, вместо них растворяли в воде сажу и тёрли красную свёклу.

 Когда появился химический  карандаш не помню, по-моему когда я училась в старших классах. Мне мама купила его и у меня его в первый же день украли.

После войны мама вышла замуж за Потанина Матвея Петровича. У нас появился другой отец. Он во время войны попал в немецкий концлагерь Майданек - это лагерь смерти Третьего рейха на окраине польского города Люблин. Концлагерь был ликвидирован Красной армией 22 июля 1944 года.

Там его допрашивали ежедневно, били плёткой. Он был парикмахером, брил немцев, может быть, поэтому и выжил. Каждый раз ему немцы за работу давали буханку хлеба, которую он нёс в барак, где его ждали другие заключённые, они делили хлеб ниткой на всех. Получалось, что каждому доставался совсем маленький кусочек.

Закончила я 7 классов, поступила в ремесленное училище в Орле, в котором проучилась 2 года. А летом приходилось работать на дороге: рубили камень, очищали кюветы от мусора. Окончила училище по специальности - токарь по металлу. Нас распределили по заводам г. Орла: им. Медведева и Текмаш. Работали и жили в общежитии.

Потом вернулась в деревню, встретила своего будущего мужа. Родила и вырастила 2-х детей. В деревне работала в колхозе скотницей, нормировщицей, почтальоном. Колхоз назывался имени Ленина. Сейчас я на заслуженном отдыхе, ветеран труда.

 



З.В. Торубарова

Зоя Владимировна Торубарова,  1938 г.р.

 

О довоенном времени я почти ничего не помню. В моей памяти сохранился большой старый сад с густой травой и желтыми цветами одуванчиков, которые я любила рвать. Сильные руки отца, когда он, возвратившись из школы, сажал меня на плечи и носил по комнате пока мама собирала на стол, тоже остались в моей памяти. А я, вцепившись ручонками в его густые волосы, замирала от радости.

А потом папа куда-то исчез. Я, плача, звала его, а мама говорила, что он ушел воевать и плакала сама. Я не понимала слово «война». Вскоре мы перешли жить к дедушке.

Однажды я услышала страшный грохот, какой-то гул. Окна были завешены одеялами, и в щелку я увидела каких-то чудовищ, которые медленно двигались по нашей улице, а их стволы поворачивались из стороны в сторону. Стоял лязг гусениц - это шли немецкие танки. Вскоре все наши родственники оказались в полуподвальном помещении, а наверху жили немцы.

Когда город бомбили, мама тащила меня в вырытое под черемухой убежище, а в небе горели какие-то лампы, от которых становилось светло, как днем, и слышались взрывы. Однажды ночью мы проснулись от страшного грохота. Какая-то невидимая сила сбросила нас с кровати, сыпались осколки стекла. Мама прикрыла меня своим телом, затолкав подальше под кровать. Это упала на улице бомба, которая срезала верхушку тополя и забросила на крышу дома.

К нам вниз  вподвальное помещение часто спускался один немец. Он приходил во время когда мы садились обедать, ставил на стол сапоги и начинал их чистить. Потом вытаскивал из кармана конфетку и протягивал её мне. Когда я хотела взять конфету, он отправлял ее себе в рот и громко хохотал.

Как-то я вышла из калитки на улицу, мой самодельный мячик выскользнул из рук и покатился, а я побежала за ним. Вдруг кто-то толкнул меня лицом в пыль и начал трясти. Я не обратила внимания, что по улице прогуливался немец с огромной собакой, которую он на меня натравил. Я кричала от страха, не знаю, что было бы со мной, если бы не взрослые, которые подняли меня на руки. Потом я долго боялась выходить на улицу. 

 В доме у нас было много географических карт, а когда папа ушел на войну, мама собрала все карты и спрятала в печурку. Как-то пришли немцы и стали что-то искать. Один из них вытащил карты, схватил маму, наставил на нее пистолет и закричал: «Партизанен». Маму увели, мы все очень плакали. Хорошо, что живший у соседей офицер, к которому бросились мои тёти, посмотрел на эти карты, бросил их в печку, и маму отпустили.

Однажды, стоя у калитки, я увидела высоко в небе серебристую птицу. Это был самолет. Вдруг раздался какой-то свист, страшный грохот, какая-то сила сбила меня с ног, я упала в угол между забором и стенкой погреба, на меня посыпалась земля, куски дерева. Глаза и рот были забиты пылью. Мама увидев это от дома, плакала, думая, что меня убило. На мое счастье осколок прошёл над моей головой и врезался в стенку погреба. Я почти ничего не слышала - заложило уши.

Когда наши войска подошли ближе к городу, снаряды стали рваться чаще, и все мы сидели в подвале у соседей. На пороге появился немец с автоматом и приказал выходить, не дав даже взять вещи. У нас был небольшой узелок и теплая шаль, которой мама меня укрывала. Нас долго куда-то гнали, потом на какой-то станции загнали в товарные вагоны. Это было уже в Брянской области. В вагон   загнали столько людей, что все стояли, касаясь друг друга. Меня по очереди брали на руки, иначе бы затоптали. В вагоне воды не было, очень жарко, я просила пить, а мама плакала и своей слюной, языком смазывала мои потрескавшиеся губы. Нас долго везли, потом стало свободнее, некоторые умирали, их выбрасывали из вагонов.

Привезли в Литву. Там жили за колючей проволокой, вдоль оцепления ходили немцы с собаками, кормили бурдой из брюквы и чечевицы. На наше счастье стали приезжать литовцы и забирать людей для работы в своих хозяйствах. Мама кормила свиней, доила коров, а я стерегла гусей, которые больно меня щипали. А потом нас отвезли в Германию.

В Германии мы жили в трёхэтажном доме, с людьми разных национальностей. Здание имело форму буквы «П». Однажды в него попал снаряд, но мы с мамой остались живы. Вскоре нас освободили советские войска.

Мы добрались домой. Отец, из газет узнав об освобождении города Орла, написал письмо домой. Он вернулся в августе 1945 года. Я очень хорошо помню его возвращение. Зашёл во двор мужчина, очень похожий на отца, я сначала побежала навстречу ему, а потом остановилась. Это был не мой кудрявый папа, у которого я любила кататься на плечах, а незнакомый военный человек. Но когда мужчина крикнул: «Зайчик мой, иди ко мне!» - сомнений не осталось, это был мой любимый папа.