Н.В. Грачева

                                             НИНА ВАСИЛЬЕВНА ГРАЧЕВА, 1934 г.р.
Война в мою жизнь вошла, когда мне было семь лет. Первым ее признаком были проводы отца на фронт. Я и моя сестренка лешились отца на четыре года. Жили мы в деревне Н. Щекотихино рядом с городом. Я неосознанно воспринимала происходящее, хотя каждый день слышала разговоры о чем-то надвигающемся страшном. Позже, при наступлении немцев, я своими глазами увидела, что такое война. Во время бомбежек приходилось прятаться, а когда наши войска покидали Орел, то были подожжены многие объекты, в том числе и элеватор (хлебная база №36). Полному уничтожению помешали жители близлежащих деревень, вытаскивая из огня хранящиеся там продукты. Мой дед и мать носили оттуда обгоревшую пшеницу, сахар, соль.

Дед, запомнивший первую мировую войну, приносил домой в основном соль. И, как оказалось позже, мы были "богачами". Ее трудно было достать, и стоила она очень дорого. Мать тайком от деда отсыпала и соседям, и родственникам. Перебирать пшеницу приходилось мне. И я мечтала, что, как вырасту большой, то никогда не буду варить кашу. А от горького привкуса сахара я до сих пор не избавилась. Зато ели мы эти продукты всю оккупацию. Немцы нас, детей, по-видимому, просто не замечали. В соседнем доме, где было своих 6 детей, да еще нас туда подкидывали, когда не с кем было оставить дома, жили два офицера, но нас они не трогали. Детскому любопытству не было границ. В районе улицы Л.Толстого стояли двухэтажные деревянные бараки. Там немцы оборудовали санаторий для своих военнослужащих. Обслуживали их и старшие сестры некоторых моих подружек. В основном они были горничными. Мы долгое время простаивали за забором, наблюдая за их действиями. Одеты они были в цветную одежду, имели сменную обувь при входе в помещение -у нас такого не было заведено. Они трясли белье, выколачивали подушки и многое другое. Нередко нам перепадало что-то из еды. Немецкие повара выносили нам остатки обеда, чему мы были очень рады. Уже много позже, где-то в начале пятидесятых годов, когда немецкие военнопленные строили жилые дома для хлебной базы, мы, находясь сами в полуголодном состоянии, подкармливали их оладьями из полугнилой картошки, - настолько они имели жалкий вид.

Пася коров, из разговора старших ребят я с подружкой узнали, что можно добыть у немцев бесплатно материал для шитья. Для этого надо пробраться на их оружейный склад, который находился между Лужной и Н.Щекотихино. И вот однажды утром, взяв прыгалки, мы пошли к складу. Там мы начали с ней прыгать, поджидая удобного момента. Немцы на нас не обращали внимания. Как только они отошли подальше, мы пролезли под проволоку и прокрались

к месту, где лежали снаряды. Отвинтив головку, доставали мешок с порохом, высыпали его на землю, мешок засовывали за пазуху, для этого обвязывались прыгалками, а снаряды ставили на место, предварительно завинтив крышку. Долго не задерживались, так как немцы ходили по территории склада. Выползали назад и бежали домой. Дома говорили, что мешки эти подобрали на улице.

Мама хвалила за такую находку, а я была горда, что сумела ее обрадовать. Были сожаления только о том, что мешочки маленькие по размеру, их надо много, чтобы мне сшить платье. Мы старались в поисках таких "находок" совершенно не думать о том, что можно подорваться или же нас могли убить немцы. Наши походы продолжались до тех пор, пока кто-то из луженских ребят не подорвал себя. Став взрослой, я со страхом начала осознавать, что же могло быть с нами.

Вскоре перед нами встала новая проблема. Надо было заниматься поисками зеленых картонных гильз из-под ракет, так как они выделяли краску, в которой красились мешочки. Я старалась вовсю и вскоре набрала достаточное количество этих гильз. Мама сумела покрасить себе кофту, которую носила так же, как и ее товарки, несколько лет.

Еще моей обязанностью было сопровождение деда в церковь на службу по выходным и праздничным дням. За отказ устраивалась лупка ремнем или хворостиной. В войну работала церковь Богоявления. Дорога проходила вдоль Оки до моста. Однажды, это было поздней осенью, после службы мы пошли не домой, а на площадь, что перед гостиницей "Орел". Я шла и канючила, так как хотела домой. Заставил меня остановиться какой-то скрип. Когда огляделась, то увидела, что мы находимся недалеко от виселицы, где болтались четыре трупа. Глаза у них были выклеваны птицами. Я так была напугана, что, ничего не сказав деду, убежала от него и неслась до самого дома без остановки, а это более трех километров. Позже узнала, что это был повешен Володя Сечкин и его друзья, которые были подпольщиками. Помню один случай, когда по неизвестной мне причине немцы облили один дом бензином и

подожгли его. Бензин попал и на немца, и он загорелся. Он что-то кричал на своем языке, катался по земле, но никто к нему не подходил. Сгорел дом, сгорел и немец. Война для меня окончилась чуть ли не трагически. В один из последних дней июля или в начале августа 1943 года мы пасли коров на лугу под мясокомбинатом. Вдруг со стороны на нас посыпались снаряды. Я упала рядом с коровой. Когда пришла в себя, то оказалось, что ничего не слышу.

Многие из пастухов были ранены, у кого-то оторвало руку или ногу, а одна девочка была убита. Часть коров лежала на лугу, а остальные разбежались. Слух ко мне возвратился дней через десять, корова меня спасла. Когда пришли наши части, то узнали, что один из командиров решил, что немцы отступают и угоняют с собой скот, и по ним открыл стрельбу.

В сентябре 1943 года я пошла в первый класс. Школа была разрушена (ныне ул. Московская, магазин "Наташа") и мы все, ученики, помогали ее восстанавливать. Каждому было дано задание очистить 30 -40 кирпичей от штукатурки, а потом убирать мусор. Небыло тетрадей, чернил, писали какой-то краской на газетах. Мать сшила мне холщовую сумку, в которой я носила свои школьные принадлежности, в том числе и букварь, когда наступала моя

очередь.

Все постепенно наладилось. После школы я окончила техникум и проработала всю жизнь на орловском автовокзале диспетчером.