А.И. Артёмова

Артёмова  (Каменева) Антонина Ивановна,

1938 г.р.

 

 

Родилась 1августа 1938 года в селе Короськово в многодетной семье. Когда началась война Антонине Ивановне было всего 3 года и её воспоминания об этом времени довольно-таки смутные, а вот о годах эвакуации и послевоенных годах помнит немало. Во время эвакуации в 1943 году они с матерью потеряли друг друга. Она с дядей попала в Белоруссию и вернулась оттуда только в 1946 году. Сразу же по возвращению пошла в школу. В этом же году и отец вернулся с фронта. Сумки для школы шили себе из рушников. Есть было почти нечего. Ходили в поле с сестрой и собирали клевер, ели картофельные очистки. Зимой было не только голодно, но и холодно. В школе чернила мёрзли, но все равно детей ходило в школу много. Кому было что одеть,  все ходили.

В 1952 году пошла работать в колхоз «Коммунар», работала по наряду. Работа была очень тяжёлой. Летом работала помощником комбайнёра, вязала рожь, караулила телят. Вся работа была ручная. В колхозе проработала 42 года.

В 1968 году вышла замуж, вырастила дочь. Сейчас живёт с дочерью и помогает ей растить внуков.

 

 



Е.П. Скотникова

Скотникова (Сенина) Екатерина Павловна, 1929 г.р.

 

 

Ектерина Павловна родилась 19 сентября 1929 года в селе Короськово Кромского района. В семье её родителей было 5 детей. Родители были колхозниками.

Когда началась война, отца Сенина Павла Ивановича сразу же призвали в армию. Погиб отец в 41-м под Смоленском, осталась мать  с пятью детьми, жили бедно, а тут и фашисты в деревню пришли. В начале войны получили похоронку и на дядю, брата матери, Багрова Тихона Фёдоровича. Так входила война в их семью.

До сих пор о тяжёлом военном времени Екатерина Павловна вспоминает со слезами на глазах.

"...К нам в дом они заходили  яйца попросить, а взамен лимоны давали. А мы тогда и не знали, что это за фрукты. На вкус кислые и что с ними делать не понимали, выбрасывали, а это же витамины. У кого были гуси, куры, поросята -  забирали, у нас не было. Нас они не обижали, приходили без оружия. В нашем доме не было постояльцев, а в других жили, жили в школе, прямо в классах, где сейчас находятся правление и почта.

Мы же совсем ещё маленькие были, в небе самолёты покажутся, а мы бежим радуемся и кричим: «Ура! Самолёты летят!»

А когда наши начали наступать, нас  стали выгонять из домов  и погнали  через Семёнково, Когда уже подошли к Семёнкову, услышали, как взорвали нашу церковь. Она высокая была и мешала обстрелу. Немцы были на Семёнковской горе, а наши на Зареченской, вот она им и мешала. Дошли до Сухочева, там ночевали 2-3 ночи  в сарае, все вместе.

Когда позже вернулись домой, уже никаких военных в селе не было, ни фашистов, ни наших. Школа вскорости начала работать и мы пошли учиться. Когда закончила 5 классов, пошла работать. Так до пенсии в колхозе и проработала, и по наряду ходила, и свинаркой работала.

В 1953 году вышла замуж, родила и воспитала 2 – х сыновей. Теперь вот уже и внуки есть, муж умер, живу одна, на выходные сын из Орла приезжает.



Л.В. Курганова

Курганова Лидия Васильевна, 1934 г.р.

 

Когда началась война  маленькой  Лидии уже исполнилось 7 лет. Она вместе с мамой и старшими сестрами осталиась в блокадном Ленинграде.

 Самым  страшным  испытанием  стал  голод. В  январе  1942 года  в  разгар  холодной  зимы зарегистрирована  самая  низкая  продовольственная  норма в  городе - на человека  приходилось  125  граммов  хлеба  в день. Враги  надеялись, что голодные, мёрзнущие  люди перестанут  защищать свой  город. Но это было  не так. Ленинград  в  течение  всей  войны  оставался  центром  по  производству  оружия.  Подростки  работали  на заводах и фабриках, встав за  станки вместо  ушедших на фронт братьев и отцов, дедов. Когда дети не доставали  до оборудования, им под ноги подставляли скамеечки. Девчонки не отставали  от мальчишек. Они  вместе  с  мамами и старшими сестрами  собирали посылки  для  бойцов. Вязали  варежки, носки, помогали  в госпиталях. Пока шла  воина, не замолкало ленинградское радио. Голос  Ольги Берггольц  стал  голосом ежедневного друга в застывших и тёмных домах и квартирах.   

 



О.Ф. Петроченкова

Петроченкова Ольга Федоровна

 

 

Маленькая Оля (третий ребенок в семье) жила с родителями в Калужской области, в райцентре Хвастовичи. Осенью 1941 года село заняли немцы, а до этого события здесь были частые бои, налеты немецкой авиации. Помнит Ольга Федоровна, как послала ее мать на огород накопать картошки. И тут как раз налетели немецкие самолеты. Приметил один из них ребенка и устроил охоту. «Как начал строчить, я упала в траву от страха. Самолет улетел, я поднялась, добежала до речки - самолет опять вернулся, опять начал строчить. Меня берег спас - я прильнула к нему, спряталась», - рассказывает она.

Отец большой семьи Федотовых -  Федор Кузьмич был хорошим плотником. Дом их был большой и ухоженный и  немцы заняли его под комендатуру. Сначала вся семья жила в доме, а потом немцы всех выгнали, и все население стало жить  в лесу,  в оврагах, в шалашах. Кто- то донес в комендатуру, что отец Ольги  до войны работал бригадиром и был на хорошем счету. Из-за этого мать забрали в гестапо. На площади  в райцентре фашисты соорудили виселицу  и мать повели туда, и еще учительницу, туда согнали всех жителей. Мы были тоже там вместе с бабушкой. Мама стояла бледная, ожидая своей участи. На наших глазах немцы повесили учительницу, а мы и наша бабушка плакали, кричали. И вдруг староста стал что-то говорить немцу,который командовал  на казни, показывая на нас. И нашу мать отпустили.

   До прихода немцев в наших местах шли жестокие бои. Однажды во время боя осколком убило тетю, другая была тяжело ранена в бедро и ногу. У убитой остались трое маленьких детей. Осенью 41 года немцы выгнали из леса всех людей, собрали и погнали в сторону Брянска. Раненую тетю  мы посадили на тележку и везли, иначе ее расстреляли бы. Все  старые и малые шли пешком. Мы несли с собой сухари, которые насушили еще до прихода немцев по совету отца. В доме было много муки, мать с началом войны пекла хлеб и сушила сухари.

        Недалеко от Брянска всех нас согнали в колхозные зернохранилища, территорию огородили колючей проволокой. В этих складах было много трупов, как потом мы узнали, что это были расстрелянные партизаны. Некоторое время  мы находились так вместе с трупами, затем их убрали и привезли солому для подстилки.

        Наши сухари к тому времени уже закончились, и мы щепочками выколуповали из щелей застрявшее там зерно. Немного помогали местные жители, которые перебрасывали через забор овощи и немного хлеба, немцы в это время не кормили совсем.  Потом отобрали самых крепеньких, до войны мы хорошо жили и были упитанными детьми, к тому времени еще не успели исхудать. Мы не понимали тогда, зачем нас отобрали, а потом поняли, у нас брали кровь для раненых немецких солдат. Мы всей семьей оказались вместе, кровь брали не каждый день, но регулярно, граммов по 100. Неизвестно, что было бы с нами, если бы в конце 42 года нас не освободили бы советские войска. Когда вернулись домой, то увидели, что все сожжено, кругом одни пепелища. Соорудили землянку и стали в ней жить. Начался тиф, от которого умерла мать, на бабушкиных плечах остались 8 сирот, да еще несовершеннолетняя ее раненая дочь.  Жили настолько тяжело , что после плена и голода  все тело было в рубцах, покрытое пленкой, которая вспучивалась  и отдиралась. Тогда нашей бабушке предложили    отдать нас в детский дом, отец в это время тоже погиб.    

Нас самых маленьких бабушка отдала в детский дом. Первый детский дом был  среди болот, в уцелевшем большом здании.  Было тоже и холодно и голодно, но все-таки можно было выжить. Спасало то, что ходили в лес и собирали ягоды, грибы, зимой лакомились уцелевшей замороженной рябиной. Потом  были другие детские дома. Первые послевоенные годы были голодные, это время мне трудно назвать детством. Но именно там нас научили  рукоделию , дали профессиональное образование, мы очень рано стали взрослыми. Так мы  привыкли к работе, что трудно и сейчас сидеть просто без  дела.

                

Н.Я. Гладких

Гладких Нина Яковлевна, 1935 г.р.

 

       Когда началась Великая Отечественная война, 1941-45 годов мне было 6 лет. Я родилась 14 июля 1935 года.

      И, несмотря на то, что прошло 70 лет, я очень отчетливо помню все события своего детства. Мы жили недалеко, через речку от деревни Головкино  Корсаковского района.  К нам в дом пришли два немецких солдата, они искали партизан.   С нами жил дедушка, по старости он не призвался в армию,  он испугался и побежал в лес. Он остался жив, но после этого очень тяжело болел.

        Вот немцы проверили на печке, где испугавшись мы сидели с двоюродной сестрой. Затем они приказали вытащить из печки большой чугун, там варились картофельные очистки для скота. Один фашист попробовал и выплюнул. Чуть позже достали из стола два круга  застывшего сала и ушли.

     А в это время горело все село Головкино, наши дома в поселке не успели поджечь: вверх по реке Зуше в Корсаково убрали плотину, вода хлынула по реке до нашего поселка.

     И вот раздались радостные крики:  из леса перебежками к деревне приближались разведчики в белых халатах. Завязался бой. Немцы отступили дальше от деревни. Мы, дети, потом собирали ящики из-под патронов и играли в них. Шел 1941  год, до конца войны еще было долгих  три с половиной года.

     И еще никогда не смогу забыть, как я, мама и моя сестра грудничок провожали на фронт отца. Сборный пункт находился  в с. Войново, наше село входило в состав Войновского сельского  совета.  До Войново было 6 км, шли пешком, было жарко, отдыхали под ракитами. Отец меня все  время целовал,а маму это обидело, и  она сказала ему:

-А Машу (младшую мою сестру) почему не целуешь?

 Отец ответил: «Нина меня запомнит».

И это действительно так, я и сейчас вспоминаю отдельные моменты: он пришел с Финской войны, в вещмешке принес пряников, коровки, помадки… Помню, как носил меня на руках, когда мы ходили в гости к бабушке. 

       А в 1943 году мы получили извещение, что отец погиб под Смоленском, пал смертью храбрых. Там огромный мемориал, где мой отец - Ефимов Яков Андреевич- записан под №1028…

     Но а жизнь в селе продолжалась, хотя было очень тяжело первые послевоенные годы. Но это уже было мирное время, я пошла в школу. В 1950 году с отличием закончила семилетку и без экзаменов поступила в  Тульское педучилище, потому что все время мечтала быть учительницей. Вот тут и началась трудная послевоенная жизнь. Не во что было одеться и обуться. Бабушка выткала сукно, а мама сшила из него  пальто, по современным меркам страшно глянуть. Но я не обращала на это внимания, тогда так многие жили, продолжала учиться на отлично.. Только через два года в колхозе «Новый мир» стали давать небольшие зарплаты, а до этого 10 лет только запись трудодней. Вот на втором курсе я наконец-то смогла купить себе на рынке пальто, связала себе шапочку и стала похожа на студентку.  А в деревне жизнь продолжалась очень трудной, многие мужчины не вернулись  с фронта, вся тяжелая работа  легла на плечи женщин, косили сено, носили его вручную, огород  в 30 соток копали лопатой. А еще неподъемные налоги: бесплатно сдавали молоко, яйца, для себя почти ничего не оставалось. Но все равно была надежда и цель в жизни, был мир. С похвальной  грамотой и техникумовским дипломом  с отличием поступила в Московский педагогический институт  имени Крупской. Тут уже началась другая жизнь - семья, дети, хозяйство. Вырастили с мужем  троих детей, дочки не стало рано, а сыновья у меня трудолюбивые, обо мне заботятся. Школьницей любила  математику, физику, а закончила филологический  факультет и 30 лет преподавала литературу в Корсаковской школе. А сейчас нахожусь на отдыхе, радуюсь хорошей  жизни, у меня прекрасные четыре внука и четыре правнука.

     В нашей молодости у нас было много общественных нагрузок, может поэтому мы активны и неравнодушны ко многому происходящему сейчас. Мы думали, что война ушла от нас далеко и навсегда, слишком велики жертвы прошлой войны. А сейчас тяжело, больно и страшно смотреть на войну в Украине. Неужели не осталось там свидетелей той страшной войны?



В.Д. Иванова

Иванова Валентина Демьяновна

 

 

Корсаково немцы взяли без боя. Это случилось 17 ноября 1941 года . В ночь  с 16 на 17 ноября аэродром в Корсаково осветился светом от множества фар машин. Немцы, подъехав к Корсаково ночью не могли найти спуск, аэродром и сейчас представляет собой остров, а тогда к Корсаково  вела  дорога в одну колею , потому что до войны у нас машин почти не было. Со  стороны аэродрома всю ночь доносился гул машин, немцы искали дорогу и с рассветом они ее нашли. Вскоре у нас под окном загрохотали  огромные машины, послышалась чужая речь.  А до этого  мы всю ночь сидели у окна одетые в зимнюю одежду: отец (62 года), мать(42 года), и нас -  три  дочери. Старшей Александре 15 лет, Нине-13 и мне 4 года и 8 месяцев. Дом наш был деревянный под железной крышей, в 1920 году отец купил его у лавочника. Одно окно в пристройке так и открывалось как в лавке –вверх с подставкой. Немцы облюбовали наш дом – с полом, чистый, просторный - для своего штаба.  Прямо с утра стали устанавливать связь, вокруг дома было развешено много проводов. На нас они внимания не обращали, но нас, девочек, мама прятала  за занавеской  у печки. Около порога установили часового, который  хорошо знал слово  «хозяин». Когда наш отец проходил в дом, часовые его останавливали оружием, он произносил одно слово «хозяин» и его пропускали. В один из вечеров, возможно в первый вечер, когда немцы пришли к нам,  я хорошо помню, как они человек 6-8 сели ужинать  за стол. Мы все были на своем месте,за занавеской. Около печки стоял огромный чугун с картошкой, сваренной для свиней. Немцы, а это были одни офицеры, набрали из  этого чугуна картошки, чистили и ели, наверное не одну картошку, у них было что-то еще. Потом один немец обратился к нам, детям, и стал звать к столу. Взял меня, самую маленькую, подвел к столу, мама вспоминала, что он посадил меня на колени. Я этого не помню, но хорошо сохранилось в памяти следующее: немец открыл маленькую коробочку, очень похожую на спичечную, и достал оттуда несколько белых горошин, размером  со спичечную головку  и стал предлагать мне.  Моя матушка с испугом протянула ко мне руки, испугалась наверное, что меня отравят, немец понял это и положил одну горошину себе  на язык, а одну протянул мн. Это был сахарин, это я узнала позже. Вкус его настолько был насыщенный, что сладость его больше напоминала горечь. Этот  вкус я помню до сих пор. Этими горошинами немец угостил и моих старших сестер. На ночь немцы укладывались на пол в спальные мешки, которые они  застегивали на молнии. Все это я видела впервые.  Однажды отец вышел на улицу, его остановил немец, снял с него добротные валенки  и отец в одних носках вернулся домой. 

            Помню, как стояли около дома (мама, сестры, Мария Матвеевна Фатеева-подруга моей сестры Нины) и увидели, как к нам со стороны милиции  бежал Сережа  Кондриков, за ним два немца с автоматами, а за ними его мать. Дом наш стоял на том месте, где  теперь стоит магазин «Запчасти». Сережа подбежал к нам с криком: «Спасите!» Ему жестом указали, беги дальше. Он пробежал мимо нас, заскочил в дом Михалевых, где жила с родителями Лидия Матвеевна Черняева, но выскочил из дома и спрятался под мостиком. Этот мостик и сейчас есть  для стока воды из Саменского  верха  в половодье. Немцы, которые бежали за ним, потеряли его, они пробежали мимо  нас и заскочили в дом Михалевых. У них в сенях  стояла лестница на чердак, один быстро встал на нее, дал очередь из автомата по  чердаку и немцы в растерянности заметались около дома. Сережу они потеряли. И может быть он и остался бы жив, но в это время по дороге из аэродрома спускалась машина  и немцы из этой машины увидели парня под мостом, а недалеко два немца мечутся.  Машина остановилась у моста, Сережу вытащили, тпотащили на взгорок, где сейчас склады  райпо. Сюда  сбежались много наших людей, особенно женщины. Мать Сережи умоляла его: «Сыночек, проси прощения у них». Немцы хотели взять и мать Сережи, но женщины наши ее всячески  прикрывали, не давали ей кричать, а немцы  требовали «Матка, матка».  А потом  выстрелили в Сережу несколько раз и ушли, старосте приказали следить, чтобы его не взяли и не похоронили. Это было уже за несколько дней до их ухода. Тело парня (ему было 16 лет)  пролежало дня два там же, а потом женщины пошли к старосте и упросили его забрать и похоронить. Немцев в селе было мало, они оставили старосту из наших, его помощника и несколько немцев. Мать забрала Сергея домой, а на следующий день наше Корсаково горело  от рук финских карателей. Тело Сергея сгорело в доме, позже  его мать в платочке отнесла на кладбище все, что осталось от сына.  

      Отчетливо помню еще то, как мы с мамой оказались в д. Заречье. После того, как в Корсаково пришел финский карательный отряд, нас выгнали из дома и мы, много жителей  пошли в Саменский  верх. Начался  бой. Наши войска были в Бредихино. Было много немецких частей,танков. К нам долетали снаряды, взрывались, было страшно. Отец почему-то пошел к нашему дому, а маму с нами отправил в Заречье.  Из лучших соображений ,но мы топали на Заречье в самый страшный момент- немцы уходя зажгли Заречье. Но мы не знали, что в это время  горело Корсаково. Отец, вероятно и направился к дому, чтобы что-то спасти. Дело было уже к вечеру, ведь зимний день короткий. Мама со мной на руках бежала по Заречью вверх от моста. В конце деревни стоял когда-то  ее родительский дом, и она бежала туда интуитивно найти там защиту.  Этот вечер я помню  очень отчетливо: ревела скотина, взрывались и разлетались горящие шапки соломы с крыш домов, почти все дома были крыты соломой. Народ метался по деревне, по дороге бежали ручьи, снег плавился от огня. Кругом горели дома, было светло и жутко.

Еще помню один страшный эпизод. В этот вечер народ на Заречье, сбившись в большую толпу, в панике стал сползать, скатываться к берегу Зуши, потому что по Заречью пошли танки. Это было на крутом спуске напротив  дома Г.В.Лазаревой. А когда мы оказались на берегу реки, кто-то крикнул, что на другом берегу немцы устанавливают пулеметы. И опять эта толпа устремилась наверх, но уже цепляясь за обледенелую землю, обдирали руки, колени. Сколько было криков,воплей.

   Было очень холодно, мы все мокрые, исцарапанные,  промерзшие сбились в один дом,  это был дом моего дяди. Крыша сгорела, но потолок чудом уцелел, он еще дымился, может кто-то забросал его снегом, не знаю. И вот женщины, прижав к себе детей стояли плотно, прижавшись друг к другу. В доме темно, но я неотрывно смотрю в ту сторону потолка, где труба. И замечаю, что там разгорается огонек, начинаю трясти свою мамочку, все замечают  и мы быстро выскакиваем на улицу. Кто-то опять лезет наверх, заливает огонь, и мы опять в доме.  Остаток ночи 27 декабря мы провели в погребе, на усадьбе. Где сейчас живет С.Ф. Коваль. На рассвете мы вышли из погреба и увидели, что дома нашего нет, а на его месте лежит только то, что осталось от крыши и от нее исходит красный свет. Моя матушка тут же упала, потеряла сознание и почти два года проболела разбитая параличем.  Она потом восстановилась, ходила, делала домашнюю работу, но следы той страшной ночи остались на ее лице до конца дней.

       После пожара отец извлек из-под пола, куда спрятал заранее домашние вещи, целую тушу свиньи, одну обгоревшую голову свиньи и больше ничего. Сгорело все, на нас осталось только то,в чем мы были одеты. Наша дорогая соседка Татьяна Семеновна Михалева, мама Лиды Черняевой, поделила свою одежду с моей мамой, отцу отдала вещи своего мужа, который был на фронте, я носила вещи Лиды. Зиму 1941-42 годов мы жили у нее. Кроме ее семьи (она  и четверо детей) жили мы (пятеро) и еще семья Шеломановых (четверо). Домик Михалевых был небольшой, в одну комнату, где была печь, за печкой на зиму ставили теленка. С  другой стороны печи стояла кровать, у окна стол и лавка. Было еще несколько табуреток. Отец, походив по пожарищу, нашел несколько досок, смастерил из них нары. И мы разместились на них. Все дети спали на печке, отец спал на полу, он был единственный мужчина у нас, да еще двое мальчиков, двухлетний Слава Михалев и второй грудничок.
   Жить в доме Т.С Михалевой было тесно, да еще на ночь приходили наши солдаты, ведь у нас была линия фронта. Ночью пройти было невозможно, каждый уголок был занят солдатами. Летом 1942 года представители власти нам разрешили временно поселиться  в здании госбанка (теперь там заготконтора, напротив ПНИ) Там же поселилась семья моего дяди Н.М.Карелина. Он был на фронте, и его дом тоже сгорел. У них было 8 детей, и т. Лена, жена дяди. Мы жили в одной большой комнате, но в разных углах. Посредине нам смазали   в  большую русскую печку, во дворе стояли две коровы. Это были наши спасительницы. Молоко, лесные ягоды, травы спасали нас тогда.

     Зимой 1943 года, тут же  в госбанке. Умерла одна из дочерей дяди Коли, Маша, ей было 16 лет, а весной 1945 года умер Сергей 9 лет. Дядя Коля, вернувшись с фронта не досчитался двух своих  детей, не было и дома.

     Жить после войны было очень трудно, особенно переживали женщины. Ведь вся забота о семье, о детях  была на их плечах. Помню, как мы с мамой очищали коленкоровые переплеты книг от клея. Все книги  из районной библиотеки перед приходом немцев свезли в подвал недалеко от госбанка, а весной туда зашла вода, и все книги набухли, пришли в негодность и нам разрешили их забрать. Мы доставали их из воды, отдирали обложки,  потом в реке чистили их от клея. А потом, сушили эти синие, красные кусочки плотной ткани резали их на ленточки, сшивали, а потом сматывали их в клубочки. Таких клубочков набралось много, потом мы с мамой сходили на Заречье, там у кого- то сохранился ткацкий станок, и на моих глазах рождалось красивое полотно- дерюжка, узкая, см 40-50 в ширину. Из таких полосок мама сделала очень красивое покрывало. Оно служило нам и покрывалом, и одеялом, и всем тем, когда нужно было  укрыться, а когда в 1946 году отец построил дом, то эта дерюжка была там как самая дорогая вещь. Да еще выручала нас большая мамина шаль, которая была на ком-то из нас. Это тоже было и одеяло и покрывало.

        Война внесла большие изменения во всем: поменялся облик нашего села, не стало целой улицы, которая была от моста до гостиницы- напротив психоневрологического интерната. Здесь стояли красивые деревянные дома и жили люди не бедные, Замошниковы, Синельниковы, Омеровы, Ермаковы.  Они все уехали в эвакуацию, и кроме Замошниковых никто не вернулся. Не все сразу после войны построить себе дома. Долгое время стояла землянка, где теперь  от улицы Пролетарской ведет дорога к новой бане, прямо на подъеме. Землянка была и над оврагом, под школой. И там подолгу жили семьи, меняясь  по мере того, как находилось жилье получше.   Сгорел второй этаж всех магазинов райпо, остался он только на административном здании, потому что сделан из кирпича. Разграблен был и разрушен спиртзавод, который до войны успешно работал. А самая большая потеря- человеческая. До войны в Корсаковском районе проживали 27 тысяч человек. После войны 15 тысяч. Не вернулись убитые на войне, не вернулись эвакуированные, не досчитались и мирного населения погибших и умерших в годы войны.

        В 1944 году я пошла  в первый класс. Не было книг, тетрадей. Из газет сшивали подобие тетрадей и между строк пытались писать. Как обходились с учебниками, я уже не помню. А вот ручки, чернильницы, перья можно было уже купить в магазине. Каждое послевоенное лето нас, школьников  направляли в пионерские лагеря. Один такой был в Малиново. Я думаю, что цель таких лагерей была - подкормить нас, слабеньких. Помню 1947 год. Мне 10 лет, мы на грузовой машине,  в кузове сидим на корточках. Нас много, полный кузов. Около кабинки в кузове стоит табурет, а на ней патефон. Играет какая-то пластинка. Рядом стоит Клава Карелина, вожатая .Машина с нами стоит около дома Советов. Так тогда называли здание, где теперь ПНИ. Вот так торжественно тогда нас отправляли в лагерь. Ничего не было у нас, что есть у детей сейчас, но мы были тогда счастливы тем, что имеем : родителей. Учителей, свою школу ,свой родной лес, который кормил нас с ранней весны до поздней осени. Сколько ягод и трав мы тогда ели! Иногда семья ужинала одним сергибусом, горьковатой травой, которую носили с поля целыми мешками. Мы радовались каждой мелочи, а уж Новый год ждали  особенно. Нам малышам тогда давали что- нибудь сладкое.  Запомнилось на всю жизнь: одна конфетка и два зубчатых пряника - новогодний подарок. Я шла из школы, конфетку и один пряник я съела сразу, у второго пообкусывала зубчики. Очень хотелось его съесть, но еще больше хотелось понести своей мамочке. Я принесла этот усеченный мною пряник, мама никак не хотела его брать, все время говорила, что не любит такие. Совсем не хочет сладкого. Но я со слезами ее упросила, уж очень хотелось, чтобы мама съела сладкий пряник.

      Утро 9 мая 1945 года. На рассвете кто-то  громко забарабанил в окно с криком  «Победа! Война кончилась!» это была женщина, дежурившая в военкомате. Радиоприемник был тогда только там. Она первая из нас услышала о капитуляции Германии и побежала по всему селу с этой радостной вестью. Через несколько минут мы были на дороге. Не описать словами чувства людей: кто-то громко кричал, смеялся, подпрыгивал, а те кто получили похоронки, плакали. Счастье и горе тогда сплелись в один узел. Солнце еще не вставало и рассвет мы встретили все вместе. Взрослые и дети. И мне казалось, что и солнце тогда радовалось вместе с нами, таким ярким я его видела.

          О войне еще долго напоминали воронки  от бомб и снарядов в Саменковом верху, немецкий танк, который скатился с крутого берега в Зушу, да так и остался там около деревни Заречье. Еще много лет после войны ребята лазили  по нему и прыгали с него в воду.

       Налаживалась жизнь после войны, стали возвращаться наши родные с фронта. Воевали три брата мамы, один из них Карелин Константин Максимович  вернулся Героем Советского Союза, вернулся мой старший брат Виктор. Страшная война осталась позади. Но еще много времени после нее мы говорили, это было до войны  или после войны. Война надолго разделила время по своему: до войны и после. Много других последствий мы пережили и после: три моих подруги остались бездетными, сказались голодные и холодные годы войны.

     Люди! Какое счастье жить в мире, нет ничего  более ценного,чем мир.



Л.С Данилина

Данилина Любовь Степановна

 

Моя свекровь, Царева Евдокия Ивановна, родилась  в деревне Рог, Орловской области  в 1916 году. Красивые поля и холмы, бесшумная речка Зуша, на берегах которой  расположились две деревни, с одной стороны деревня, где она родилась, а с другой Шейново,  куда она вышла замуж за Данилина Федора Ивановича. Федор Иванович ездил на работу в с.Корсаково, где работал инспектором «Госстраха». Перед началом войны у них было уже трое сыновей. Евдокия Ивановна рассказывала: "...Осень 1941 года Федор Иванович  ушел на фронт, в деревне остались старики,  женщины и дети.   Работали в колхозе, вели свое хозяйство. Недалеко проходил большак,и по нему стали проезжать повозки с беженцами, они заходили в дома и рассказывали  какие страшные бои идут в округе Мценска, как отбиваются наши солдаты от фашистов, какие они несут потери. А потом, особенно вечером, были видны сполохи и взрывы со стороны Мценска.

Однажды ночью прибежала соседка и сказала: «Собирайся скорее, немцы уже в Войново (это в 3-х км) там уже горят дома». Покидала я в узелок что-то из вещей,  хлеб взяла и побежали. Старший сын бежал сам, второго  схватила за руку, а младенца, ему было несколько месяцев,  привязала большим платком к себе, чтобы не потерять в темноте. Побежали через речку  в свою деревню  Рог. Она была не видна,  потому что находилась между двумя холмами. Там был большой  каменный подвал. Прятались там все жители. Потом кто-то сходил на разведку и сказал, что все немцы ушли, можно выходить. Когда вернулись в село, увидели, что все дома сожжены, остались одни головешки..А потом пришли наши разведчики, задержались на два дня, помогли людям соорудить землянки, а сами ушли дальше освобождать  другие села." Это один эпизод воспоминаний свекрови, записанный мною. 

  Я родилась в 1943 году, мне было всего два года, когда закончилась война. В таком возрасте трудно критически оценить происходящее все вокруг, и воспринимали разруху  и голод как нечто мрачно реальное. Иногда память ,как лучик высвечивает тот или иной эпизод того времени, врезавшийся в память навсегда. И восприятия вкуса тогда было совсем другим, это сохранилось до сих пор. Тогда все нам казалось очень вкусным, до сих пор мы говорим, сейчас все не так вкусно. А тогда мы делились  между собой конфеткой, давали  просто откусить кусочек  друг другу и ничего не было вкуснее этого.

       



М.Ф. Васюкова

Васюкова М.Ф. , 1935 г.р.

 

Когда началась война, мне было шесть лет. Наша семья проживала на Урале, в 30 километрах от г.Свердловска (ныне – Екатеринбург). Запомнился голод. Хлеб выдавали по карточкам: детская – 300 гр, рабочая – 800 гр, и на маму – 300 гр. Их выдавали на месяц. С утра пораньше мы занимали очередь  за хлебом. Привозили его на машине, разгружали, раскладывали по полкам, а мы, дети, с радостью вдыхали этот хлебный запах.А хлеб был черный, сырой, тяжелый, из чего его пекли – не понятно.

О белом хлебе мы только мечтали и забыли, какого он вкуса. Мама делила хлеб на три части (завтрак, обед, ужин), а потом на равные кусочки каждому.

Похлебку варили в большом чугуне. Очень много использовали трав: лебеду, крапиву и другие. Заправляли похлебку молоком. Получилась так называемая  тюря, но мы ее ели с большим удовольствием.

Спасала нас наша кормилица-корова. Нам доставалось понемножечку молока. Вот все, чем мы питались. Особенно тяжело было весной,  когда заканчивались выращенные летом продукты – бобы, картошка, морковка и т.д. И тогда оставался только хлеб. А однажды у нас украли хлебные карточки. И мы несколько дней голодали. Но продавец проявил сочувствие к нашей семье и нашел воришку. Карточки на обороте были подписаны. А украла их соседка, девочка лет двенадцати. Их семья тоже голодала и, видимо, поэтому она пошла на такой грех.

Позже, в 1947 году, через два года после окончания войны, отменили карточную систему и можно было купить хлеб в коммерческих магазинах. Пришлось продавать молоко чтобы купить хлебушек на нашу семью.

Мама будила меня в четыре часа ночи, чтобы успеть на рабочий поезд к шести часам. До станции нужно было преодолеть шесть километров с двумя бидонами. Потом поездом до города один час едем «зайцем» - без билетов.

Когда продам молоко, иду за хлебом и обратно домой. За эти труды мне позволено было купить карамель «подушечку».

В нашем поселке сгорела школа. И нам пришлось ходить в школу за шесть километров в поселок Красное с 5-го по 7-й классы. Зимой морозы в те годы были суровые, ниже 30 градусов. Одежда была плохая: телогрейка, валенки, чулки хлопчатобумажные, никаких теплых трико и колготок не было. Заходишь в класс и ничего не слышишь – отогреваешься.

Летом ходили в лес за ягодами: земляникой, черникой и везли в город продавать, чтобы купить школьную форму, обувь.

Много работали на огороде: прополка овощей, рыхление, ежедневныйполив капусты. Заготавливали сено для нашей коровы-кормилицы. Папа научил и этой работе.

Так мы, дети войны, помогали своим родителям и не роптали, не хныкали, не жаловались на свою судьбу. Трудились много.

После окончания семилетки я поступила в техникум и там надо было трудиться, чтобы заработать стипендию. С тройками стипендию не платили.

Так и привыкли мы всю жизнь трудиться, ни на что не роптать. Надо ценить все, что  нам посылает Господь.