Мелентьева Юлия Петровна
О моей бабушке...
Моя бабушка – Софья
Григорьевна Вайнбейн родилась в 1890 г., на Украине, кажется в г. Городне.
Девичья ее фамилия – Гандельсман. Закончила местную гимназию, что само по себе
было не совсем обычно для того времени для еврейской девочки. Была способной,
живой, миловидной, предприимчивой. Ее отец имел небольшую спичечную фабрику,
где она после окончания гимназии помогала ему по бухгалтерской части. Когда ей
было уже 25 лет отец послал ее к своему партнеру по делу, там она познакомилась
с молодым человеком, который недавно вернулся с полей сражений Первой мировой
войны – Ильей Захаровичем (Сохоровичем). В 1916 г. они поженились. В 1917 г. у них
родился сын – Иосиф (Юзя), а в 1921
г – близнецы – Залман (Зяма) и моя мать – Сарра. Семья
жила очень дружно и хорошо. Бабушка вспоминала, что ее дом был «полная чаша», у
нее была нянька – полька, помогавшая ей по дому. Жили они в то время в г.
Ромны. Советскую власть они, в общем, приняли, несмотря на то, что лишились
собственности, потому что была отменена черта оседлости и ограничения в
образовании в отношении евреев. Беда пришла в 30-х г. (1934г.?), когда на всей
Украине был жуткий голод. Бабушкина семья тоже терпела лишения. Видимо, от некачественной
пищи, как она считала, произошло воспаление аппендицита у Зямы, ему сделали
операцию, но неудачно, и он, по выражению бабушки, «умер под ножом» в 13 лет.
Бабушка сокрушалась о нем всю жизнь, говорила, что это был необыкновенный
ребенок, очень умный, чуткий, очень доброжелательный, светлый, со всеми мог
общаться и со взрослыми, и с детьми. Сохранилась карточка, где Зяма с сестрой
(Саррой) сидят обнявшись, они были очень дружны.
Старший сын –Иосиф- поступил в Киевский Университет на
отделение математики и в 23 года ( в 1940 г.) блестяще его закончил. В этом
же году он поехал преподавать математику и физику в училище при заводе
«Электросила» в Ленинграде. Он, видимо, был большим энтузиастом, за свои
средства оборудовал кабинет физики, создал там библиотеку. Его судьба была
очень короткой, как у многих его ровесников, которые ушли «недолюбив, не
докурив последней папиросы», по выражению поэта (Павла Когана) правда, у него
даже не было девушки, да он и не курил, конечно. 24 июня (т. е. на второй день войны)
он был призван, а 22 июля уже убит. Осталось его письмо, которое он прислал с
передовой своим друзьям на завод. Они это письмо сохранили и передали после
войны бабушке. В письме он предчувствовал свою скорую смерть, вернее считал,
что если выживет, то только чудом, т. к. в неразберихе первых
дней войны его, по подготовке артиллериста, послали в танковую часть и дали под
его команду пехотинцев (он был зам. командира). Это письмо и сейчас в моей
семье, читать его без слез невозможно. Я послала сведения о моем дяде в Израильский
музей Яд-Вашем, где собирают сведения о всех евреях, погибших от фашистов.
Надеюсь, что это послужит сохранению памяти этого прекрасного, умного,
красивого, доброго юноши, которому не суждено было прожить свою жизнь. Бабушка
получила известие о том, что он пропал без вести, долго надеялась на то, что
он жив, и только после 1945 года выяснилось, где и как он погиб. Бабушка
пыталась как-то «увековечить», как она говорила, память о сыне, писала на
завод, просила, чтобы его именем была названа лаборатория, которую он
оборудовал на свои средства, но люди уже сменились, никто ничего не знал, и
ничего не получилось. Писала она и знаменитому тогда писателю Илье Григорьевичу
Эренбургу (письмо начиналось словами «Дорогой защитник еврейского народа!»),
просила как-то сказать о Юзе в его книгах, статьях. Эренбург прислал ей письмо,
которое она хранила, но ничего сделано не было. Позже бабушка говорила, что поскольку
Юзе нет памятника, то стать ему памятником должна я, меня и назвали в его
честь.
Великую Отечественную войну бабушка и дедушка встретили
вдвоем в Ромнах (моя мама в этот время училась в Ленинграде, на юридическом
факультете ЛГУ).
Как бабушка говорила, им удалось уйти из города за полчаса до
того, как он был занят немцами. Ушли, как говорится, «в чем были». Бабушка
надела на себя несколько платьев, шубу (летом!), взяли с собой чемодан, который
вскоре потеряли в толкучке, когда штурмовали поезд. Им удалось уехать в
Казахстан, где они были в эвакуации до 1943 г. Мамин институт эвакуировали тоже
в те же места, но встретиться им в это время не удалось. Бабушка рассказывала
мне о той жизни, о верблюдах, которых они увидели впервые, о том, что было
трудно с солью, и она ходила ее «воровать» на вокзал, где на столиках
вокзального ресторана стояли солонки.
В 1943 г. мама закончила университет и получила направление
в прокуратуру только что освобожденного от немцев Орла. Бабушка и дедушка
решили тоже приехать туда, к дочери. Она рассказывала, что в Орел они приехали
поздно ночью, город лежал в развалинах. Они с дедушкой в полной темноте, чуть
не ощупью пошли с вокзала в город. Вдруг они увидели, что кто-то идет им
навстречу. Это оказалась их дочь, моя мама, которая шла их встречать. Так
началась их жизнь в Орле.
Жили они в маленьком домике без всяких, конечно, удобств
(бабушка называла его «халупа») в переулке 7-го Ноября, почти на берегу р.
Орлика, недалеко от «Дворянского гнезда» и музея Тургенева. Бабушка некоторое
время работала в пошивочной мастерской, шила солдатское белье. Из остававшихся
лоскутков она шила (это разрешалось) себе простыни, продавала их и покупала
кое-какую посуду и даже мебель – ведь ничего в доме не было. Она рассказывала,
как купила круглый стол, это был просто праздник. Ее ум, хватка,
сообразительность позволяли ее семье жить, может быть, лучше, чем многие в то
время. Кроме того, дедушка стал работать бухгалтером на мясокомбинате, а мама
получала паек как работник орловской прокуратуры.
У мамы было много друзей, она была общительным и открытым
человеком. В 1946 г. она вышла замуж за моего отца, русского по национальности.
Этот брак очень огорчил мою бабушку, которая хотела, чтобы мама вышла замуж за
еврея, но тут была большая любовь, и мама настояла на своем. В 1947 г. родилась
я, и это примирило бабушку со всем. Она отдавала мне всю себя. Особенно после
того, как в 1948 г. умер дедушка (мне было 1 год и 2 мес.). Он умер мгновенно,
от инфаркта, пришел с работы, прилег, сказал, что неважно себя чувствует,
попросил у бабушки, чтобы она сварила ему манной каши, и тут же как-то вздохнул
и умер. Похоронен он был по еврейскому обычаю, на еврейском кладбище около
вокзала. Позже мы часто туда ездили с бабушкой, и я помню звезду Давида и
надпись на его могиле «Стой, прохожий! Не топчи мой прах! Я уж дома, а ты в гостях!».
Из-за того, что дедушка был похоронен по религиозному обычаю,
у мамы (папа был в это время в Москве на учебе) были неприятности, ее, как
члена партии, собирались «прорабатывать» на партийном собрании, но вступился
Слюнин, который был в то время, кажется, секретарем горкома. Бабушка всегда о
нем говорила с благодарностью.
До 7 лет я
постоянно жила у бабушки в Орле, т. к. папа сначала учился, а потом стал
работать в Москве, и к нему позже уехала и мама, жили они не устроенно, меня не
с кем было оставить и т. д. Жизнь у бабушки была замечательная. Она меня безумно
любила, ни в чем не отказывала, даже в ущерб себе. Она замечательно готовила и
кормила меня «на убой». Помню, как зимой я каталась на санках на берегу Орлика,
а летом купалась в речке, на берегу росли дикие груши и мы, дети, собирали под
ними плоды. Во дворе было много детей, мы играли все вместе. В мой день рождения
(в июле) бабушка приглашала всех детей, сытно угощала, кормила (что было не лишнее).
У нее был огород, где у меня была своя грядка, это тоже было интересно. На
огороде я собирала червяков (совсем их не боялась) и приносила курам, которых
тоже держала, как все, моя бабушка. Несмотря на тяжелую жизнь, бабушка и, конечно,
родители, купили мне пианино. Оно стояло в «халупе», и я начала ходить к
учительнице музыки, готовилась поступать в музыкальную школу.
Однако, когда пришла пора идти в школу, было решено, что
я поеду к родителям и буду учиться в Москве, а бабушка будет ко мне приезжать.
Жили родители не в самой Москве, а в Болшево, (поселок Костино). Там я и пошла
учиться в первый класс. Сохранился дневник за первый и второй класс – одни
пятерки.
Когда мне было девять лет, умерла моя мама, оставив
двухнедельного новорожденного мальчика, моего брата. Невозможно говорить о
горе, которое обрушилось на семью. Бабушка хотела, несмотря на свой возраст,
взять меня в Орел, но папа решил, что дети должны расти вместе.
Каждый год, до моих 16 лет, я ездила к бабушке на лето.
Иногда она приезжала в Москву к нам на некоторое время. Лет за пять до смерти
она получила вместо «халупы» небольшую комнату в коммунальной квартире в
хорошем доме на улице Ленина, рядом с кинотеатром «Победа».
Невозможно описать, как она меня любила. Только став
взрослой, я это поняла вполне. Она, и только она, спасла меня от душевного
сиротства, она внушила мне отношение к людям, она приучила к чтению. Дарила
книги, внушала преклонение к знаниям, учению. Я, конечно, ее тоже очень любила,
но по-детски, эгоистично, могла и нагрубить, но она знала, что это внешнее, и
не обижалась.
У бабушки всегда было много друзей, знакомых. С ней делились
горестями, она не отказывала, когда просили в долг, старалась сделать всем по
возможности добро – собрать хлебные корки для молочницы, отдать старую одежду
нищему, подать милостыню, передать что-то для сына соседки по квартире, который
попал в тюрьму.
Когда она заболела раком, ей очень помогали. Семья Резник,
с которой она подружилась вскоре после их приезда в Орел из Владивостока,
друзья мамы Лия и Изя Фурер, Норкина, Соскина (эти имена я с детства помню). Операцию
ей делала известный врач –Дзюба. Но было уже поздно. В октябре 1963 года бабушка
умерла. Она похоронена на Крестительском кладбище. Хоронить ее пришло
удивительно много народу.
Она навсегда в моей душе. Память о ней я передала моим
сыновьям.
Комментариев нет:
Отправить комментарий