Т.И. Мурыкина

Мурыкина Тамара Ивановна, 1938, г.р.

Моё раннее детство пришлось на Великую отечественную войну 1941-1945 гг., на период оккупации фашистами города Орла.

3 октября 1941 г. мне только исполнилось  три года. Не смотря на возраст в памяти навсегда остался лязг танков и немецкая речь. Фашисты для проживания выбирали добротные дома, поэтому к нам в дом  №45 по Верхней Пятницкой (на окраине города) не пошли. В то время моему старшему брату Анатолию было пять лет, а 7 августа 1941 г. родилась наша младшая сестра Светлана. У нас постоянно было ощущение страха, так как немцы заходили в дом и брали всё, что им приглянётся. Мама нас с братом прятала в большом сундуке, изредка выпускала погулять на улицу. Маме приходилось очень трудно,  мы всегда просили есть и постоянно плакали. Когда мама уходила в поисках пищи, я оставалась с младшей сестрой и ухаживала за ней.

В соседнем доме  немцы устроили ферму, туда они согнали коров со всей окраины. Как-то моей сестре стало плохо, она заболела и мама решилась на то, чтобы попросить немного молока, но вместо молока ей налили воды, она очень сильно плакала от обиды и от боли – это сильно врезалось в мою память.

В июне 1943 года ранним утром раздался оглушительный крик и лай собак, всех начали выгонять на улицу и сгонять как скот в одно место. Через строй фашистов и полицейских нас погнали в направлении Нарышкино,  а потом на Брянск и так до Белоруссии. Нас расположили в каких-то конюшнях, в которых мы содержались, как и подобает скоту. Со слов мамы уже в ноябре 1943 года нас освободили войска Советской армии. И нашей маме с тремя детьми предстоял долгий и нелёгкий путь домой.

Вернулись в развалины: половина дома была разрушена, а посреди улицы  зияли две огромные воронки. Наша жизнь состояла из того, чтобы не замёрзнуть и не умереть с голода. Мама постоянно пропадала в поисках хоть чего-то съедобного. Она ходила по деревням и просила у жителей хоть что то из чего можно было приготовить для нас еду. Это была большая радость, когда на пороге появлялась мама, а в её руках был маленький узелок.

 Так мы дожили до весны, с питанием стало полегче, все перешли на подножный корм – ели все, что зеленело. Вскоре начали выдавать продуктовые карточки и ставили номер на свидетельстве о рождении. Хлеб который мы получали по карточкам мама делила  на порционные кусочки, чтобы можно было растянуть на весь день, и нам он казался слаще меда, вкус которого мы даже не знали. А  мы дети ещё дрались за крошечки оставшиеся на столе.

Мне запомнился тот факт, что вместо мыла руки мы мыли голубой глиной, которую набирали около пещер на берегу реки Оки, в которых прятались во время бомбёжек. Эти пещеры были очень длинные и узкие, когда в них собиралось по многу людей, то практически нечем было дышать.

О победе узнавали друг от друга и по радио, которое висело на столбе, возле элеватора. Был солнечный день и все поздравляли друг друга все бежали к радио, чтобы лично услышать эту заветную весть.

Я очень хочу, чтобы подрастающее поколении, чтили своих предков их подвиг и жизнь и поэтому я рада поделится своими воспоминаниями с вами.

В.П. Молодчикова

Молодчикова Валентина Павловна,1925 г.р.

Я родилась и всю жизнь прожила в Орле. Наша семья: мама, папа, старшая сестра, младший брат и я,  до войны и во время оккупации жили в доме на улице 3-я Курская, который  цел и по сей день, (напротив бани). В то время, когда немцы вошли в Орёл, мы с мамой ушли в деревню, которая находилась за нынешней Знаменкой к маминой сестре и там пробыли около недели. Возвращались мы в город пешком, всюду были немцы с собаками, но нас никто не останавливал и ни чего не спрашивали. Квартиру нашу заняли солдаты, и нам пришлось жить во флигеле. Немцы уходили и приходили -  в нашу  жизнь они не вмешивались.

Запасы продуктов у нас были скудными и мы с мамой ходили по деревням и меняли нашу одежонку на кой какие продукты. Большим подспорьем нам был огородик, где мама выращивала картофель. Но мы были детьми и нам всегда хотелось кушать. И вот однажды немецкий солдат притащил моего младшего брата за шиворот домой и сказал, что завтра его расстреляют за то, что он хотел взять буханку хлеба из машины, которая стояла у нас во дворе. И как мы были рады, когда утром увидели, что эта часть покинула наш район

Во время многократных бомбёжек: как во время наступления фашистских войск, так и во время освобождения, мы все прятались в подвале нашего дома, и прислушивались к свисту бомб с одной мыслью, «куда, куда она упадёт».

Она из таких бомб  упала в наш садик и в нашем флигеле вылетели окна, и нам пришлось переехать в квартиру врача, который во время войны был в эвакуации.

Всех детей заставляли работать. Такие девочки как я стояли на бирже труда и нас направляли на уборку квартир, где жили немцы. После бомбёжек  нас водили на аэродром и мы засыпали землёй воронки на взлётной полосе. В один день рядом с нами работали наши военнопленные и один из солдат подошёл ко мне и спросил как меня зовут, а потом очень тихо,  прикрывая рот рукой прошептал: «В какой стороне находится дорога на Москву» Я осторожно, чтобы не увидел конвой указала рукой направление и в оцепенении смотрела на него, а он шёпотом, уже отворачиваясь спросил на какой улице и в каком доме я живу. Я долго вспоминала этот случай и глаза этого солдата. В один из летних дней 1943 года после длительного налёта авиации мы не стали выходить из подвала, так как была уже ночь и мы не знали, что нас ещё ждёт. И сквозь сон мы услышали рёв моторов танков и радостные возгласы. Выйдя, из своего убежища мы увидели, что по нашей улице идут танки и солдаты - наши солдаты. Это была радость, радость какую пожалуй я не испытывала ни когда в  жизни.

И вот однажды после освобождения Орла, в сентябре 1943 года к нам в дом прибежали мальчишки и на перебой стали говорить, что меня там разыскивает какой то военный. Выбежав на улицу, я увидела солдата в запылённой форме, но я его сразу не узнала, а он меня узнал. Оказывается, после нашего разговора он решился на побег, дошёл до фронта и принял участие в сражениях за освобождение Орла. Во время короткой передышки он решил меня найти и поблагодарить, как он сказал - за мою смелость.

Весной 1944 года меня послали на курсы радиомеханика, после я получила распределение в г. Брянск. Там я работала на радиоузле и включала радиоприёмник для получения сообщений из информбюро о событиях на фронтах. Я работала в паре с такой же молодой девушкой как и я. Она была разговорчивой и всё у меня расспрашивала о моей жизни, а я по своей простоте рассказала, что была на оккупированной территории, и её это очень возмутило. Как мне могли доверить работать на радиоузле. После этого разговора меня вызвали в КГБ. Сейчас я даже не могу передать своё состояние, какое у меня было в тот момент. Открыв огромную дверь в большой кабинет я впала в оцепенение. Громкий голос из-за стола пригласил меня сесть. Стал задавать разные вопросы, которые эхом отдавались у меня в ушах, а в конце посоветовал получше выбирать себе подруг. Мне повезло, что этот следователь не увидел во мне врага народа.

Мы пережили этот ужас и не дай бог, чтобы это повторилось.

Н.И. Ливцова

Ливцова Нина Ивановна, 1935  г.р

 Во время оккупации мы  жили,  как и все наши селяне: холодно и голодно. По весне съедали всё что начинало зеленеть, ели даже птиц. Ночью в совхозе умерла лошадь. Так к утру от неё ни чего не осталось, люди растащили её как муравьи всё без остатка. Отец наш по возрасту не подходил к службе в армии и был назначен начальником эвакуационного поезда. В 1941 году попал в плен, и мы о нём ни чего не слышали, от него не было ни какой весточки.  В июле 1943 года немцы начали массовый вывод населения за территорию Орловской области. Полицаи предупредили жителей, и мама ночью в огороде рыла ямы, чтобы спрятать туда кой какие вещи. Всех выгоняли из домов и поджигали их.  Начался угон местных жителей из Орла. Мы долго шли пешком. Мама в тележке везла младшего брата, в то время ему было 2 месяца. А мы с сестрой шли пешком, я очень устала и хотела взять сестру за руку, но промахнулась и упала под ноги немецкому солдату, который шёл и наигрывал на губной гармошке. Он схватил меня за ворот и ударил со всей силы о землю. Я ощутила жуткую боль в груди и стала кричать, но голоса своего не слышала, мне не хватало воздуха, я задыхалась. Мама отдала брата знакомым и несла меня на руках, пока мне не стало получше. В Нарышкино нас погрузили в вагоны и мы двинулись в путь в никуда. В вагонах было душно и хотелось пить. Поезд наш прибыл в Гомельскую область. Нас привели к церкви огороженной колючей проволокой, первое время мы в ней и находились, но прибывали новые люди и начали сами для себя строилть бараки. Так мы существовали, а по другому это ни как не назовёшь, до ноября 1943 года. Началось наступление, а с ним и бомбёжки, во время которых мы все сбивались в церкви. Среди нас был дед  все его звали Михеем. Он приказал всем встать по стене храма, чтобы при обрушении купол нас всех не раздавил. Когда показались наши войска все побежали к ним на встречу. Нас приютили в каком то доме, так как мы долго не могли уехать домой. Сколько бы наша мама не останавливала машин, никто нас не брал. Дед Михей взял у мамы её шаль и обменял, где то на бутыль самогона и сказал, чтобы она держала её в руке, когда тормозила машину. Так мы и добрались до дома, но дома не было, было сплошное пепелище. Мы выстроили шалаш, в котором и жили. Из маминых запасов в огороде остался только один, который  нас просто спас, так как там оказалась швейная машинка. Хозчасть выкупила её у нас за 2 мешка муки, которые были на вес золота. Нам казалось, что самое страшное уже позади, и мы продолжали жить. Младший брат мой не раз болел и был на грани смерти, но ни на что не смотря он выжил и жив по сей день, как и моя старшая сестра.

Е.И. Кузьмина

Кузьмина Елена Ивановна, 1926 г.р.

Родилась я на Урале в глухой деревне Чащина Свердловской области двенадцатым ребёнком по счёту. Семья была бедной но очень дружной. Одежду и обувь носили  по очереди: вырос старший из своей одежды, отдаёт её младшему.

В шесть лет пошла в школу и лишь когда я училась в пятом классе мне купили резиновые калоши. В 1935 году наша семья переехала в город  Ирбит Свердловской области, где я и закончила девяти0летку.

Началась ВОВ. К нам на Урал были эвакуированы многие заводы и разные предприятия. В 1943 году к нам эвакуировали Московский мотозавод, мне исполнилось 16 лет и я пошла на работу. Началось строительство завода, но это нельзя было назвать заводом. Строили сами и это бал сарай, сколоченный  из досок, между которыми гулял ветер. Меня приняли сборщицей мотоциклов. Но до сборки мотоциклов было ещё далеко, сначала нам пришлось устанавливать и закреплять станки. Был страшный мороз 45-50 С  руки и ноги сводило от холода.   Станки стояли в два ряда в середине цеха были установлены «буржуйки» - железные круглые печки с трубой в потолок. Огонь горел круглые сутки, на этих печках готовили и разогревали еду, отогревали замершие руки и ноги. Со мной был один случай: так как мы грелись у «буржуйки», я села у неё обхватив  коленями (на мне были ватные штаны). Пригревшись, я уснула и не почувствовала как прогорели штаны и начала поджариваться моя нога. По цеху пошёл дух жареного мяса  и ко мне подскочил кто то и оттолкнул от печки, только я ни чего не чувствовала и после этого проспала двое суток. Считались мы на казарменном положении, спали по очереди. Один раз в десять дней нас отпускали домой на два часа, чтобы помыться. Мы сами сколачивали ступеньки и приставляли к станкам, чтобы удобнее было работать. На заводе в основном работали подростки, как  я и женщины, мужчин не было.

За хорошую работу и изобретательность меня перевели диспетчером цеха. В это время открылись курсы мотоциклистов – пулеметчиков. Закончив эти курсы я и ещё 60 девушек, добровольцами ушли на фронт. В областном центре меня вызвали в штаб и в место фронта меня отправили в город Красно – Уральск  работать учителем  в начальных классах. Работать пришлось в две смены с детьми из детдомов. Классы были большими по 45-50 человек. Работать было тяжело. В обед мы кормили детей, со слезами на глазах, так как приходилось делить хлеб на всех и раздавать тонюсенькие кусочки в протянутые руки детей. Иногда к хлебу добавлялась какая - нибудь баланда, приготовленная из одной капусты и воды или из крупы с мороженной картошкой.

После занятий дети отправлялись на какие – нибудь работы. Многие ходили в госпитали помогать медсестрам (резали марлю на  бинты, кормили и поили раненных, писали письма их родным, читали книги и газеты и просто, разговаривали с ними). Во вне урочное время вместе с учениками  мы вязали варежки и носки, шили мешочки для табака (они назывались кисетами). И всё это отправлялось на фронт для солдат. Не смотря на то, что не хватало и  учебников и чернил почти  все дети учились хорошо и сдавали экзамены.

Здесь я встретила Победу. 9 Мая 1945 года никто не работал. Все вышли на улицу и знакомые и не знакомые целовались и обнимались, пели песни и плясали. Закончился учебный год и я уехала домой в город Ирбит. Только после победы я узнала, что из тех 60 девушек в живых осталась только одна Галина Власова да я.

Т.П. Арсеньева

Арсеньева Таисия Павловна,  1930 г.р.

Наша семья жила в городе на Волге. В первые дни войны нас начали бомбить, так как военный завод стратегического назначения, который находился в нашем городе всегда интересовал фашистскую Германию.

   Пришёл приказ об эвакуации завода, рабочих и их семей. Мой отец работал на этом заводе, и мы начали готовиться,  в далёкий путь. Эшелон стоял за городом, грузились по ночам. Наша семья из четырёх человек получила купе в плацкартном вагоне. Едва рано утром тронулись – налёт вражеских самолётов. Наш эшелон шёл на восток, а навстречу шли военные эшелоны на запад, на фронт. Мы подолгу стояли, пропуская их. Путь был трудным и продолжался около месяца. Мне было 10 лет, а брату – 5 лет. Я закончила 3 класса школы, но в эту осень мне не суждено было пойти в 4 класс, так как нас привезли в далёкую башкирскую деревню. Отец под Уфой строил новый завод, а мы зиму прожили в деревне. И только на следующий год мы перебрались в Уфу, и я пошла в 4 класс. Каждое утро по улицам города маршировали военные курсанты и запевали:

                                              Вставай страна огромная,

                                              Вставай на смертный бой.

   Наша учительница ушла на фронт добровольцем. В школе не хватало учебников, тетрадёй и чернил. На большой перемене мы ждали завтраков, что составляло четвертинку от хлебного ломтя. Иногда эти завтраки отдавали кому-нибудь более нуждающемуся. В 12 лет по хлебным карточкам мы получали по 200 граммов хлеба в день. Было голодно, но жизнь продолжалась. В кинотеатрах шёл фильм «Свинарка и пастух». В Уфе работал эвакуированный из Киева театр оперы и балета. Я слушала там оперу «Севильский цирюльник», но главное, мы всегда слушали по радио сводки с фронтов. Мы радовались каждому сообщению о победах в сражениях наших войск. И когда мы услышали сообщение о том, что защитники Сталинграда не пустили немцев к Волге, то радости не было предела. Это был коренной перелом в ходе Великой Отечественной Войне.

   Когда я  училась в 5 классе, родители принили решение о возвращении в родной город. Дом разрушен, квартиры нет. Отец живл в общежитии, работал на заводе, а мы с мамой живли в деревне. Я продолжала учиться в 5 классе деревенской школы. Школа находилась в семи  километрах от дома, дорога проходила через лес, но это меня не останавливало. Я успешно заканчила 5 класс, и мы переехали в город, родители получили комнату в коммунальной квартире. Я со своими одноклассниками посещали госпиталь и давали там самодеятельные концерты. По просьбам раненных бойцов мы помогали писать им письма своим родным. И вот весна Победы. Радость и ликование, слёзы матерей и жён.

   Летом 1945 года меня от школы посылают по туристической путёвке «По местам боевой славы». Я благодарна своим родителям, что они меня в 14 лет отпустили одну в эту поездку. Я еду на поезде в областной город Ярославль. У меня в мешочке из клеёнки -свидетельство о рождении, продовольственные карточки и путёвка. В Ярославле по адресу я разыскиваю турбазу, там готовятся к путешествию по двум маршрутам: Краснадон и Сталинград. Я выбрала поездку на пароходе по Волге в послевоенный Сталинград. Под руководством преподавателей мы отоварили свои продовольственные карточки и погрузились на пароход в 2 каюты 3-го класса. Незабываемая поездка, дежурные на камбузе варили еду, но мы уже были сыты  впечатлениями окружающей жизни. И вот он – Сталинград! Всё разрушено, всё, кроме одного 2-х этажного дома, где собираются материалы о Сталинградской битве для будущего музея.

   Люди живут в подвалах, на земле на кирпичах готовят еду и греют воду. Нам рассказывали, какие жестокие бои разворачивались за Мамаев Курган, как немцы рвались к берегам Волги. Страшные были налёты вражеских самолётов, небо было чёрное, день и ночь летели бомбы и всё вокруг рушилось. Советские люди стояли насмерть. Мы видели Дом Павлова, одни стены, окна-дырки. Здесь отстреливались до последнего патрона.

   Мирные жители тоже проявляли чудеса героизма, помогали раненым всем чем могли. Одна женщина в подвале сохранила козу – кормилицу, которая снабжала молоком четверых её детей. Они выжили в нечеловеческих условиях.

   В разрушенном городе функционировал кинотеатр – четыре стены, на одной простыня вместо экрана, деревянные скамейки и дверной проём для входа. Когда темнело и звёзды загорались на небе, начинался киносеанс.

   Мы побывали в подвале разрушенного дома, где находился магазин, там мы отоварили продовольственные карточки на хлеб, жиры, сахар, в другом конце магазина продавали керосин. Но самое главное, рядом со входом в магазин на стене висела деревянная табличка с надписью «Здесь был взят в плен генерал – фельдмаршал Паулюс»

   В Сталинграде фашисты потеряли четвёртую часть всех своих войск, действовавших на фронтах. Гитлер объявил 3-х дневный траур. Это был коренной перелом в ходе всей войны.

   Мы видели в разрушенном городе колонны пленных немцев. Они шли на работы по восстановлению планетария. Жалкие, понурые, в длинных шинелях и огромных башмаках, они не вызывали у нас ни страха, ни ненависти, а скорее всего чувство сожаления.

   

Л.П. Фабричная

Любовь Павловна Фабричная

Когда началась война жили мы  в городе Егорьевске Московской области. Немцы очень быстро продвигались к Москве. Если бы они захватили наш город, то мы все – жены командиров, дети -  были бы расстреляны. Поэтому нас решили эвакуиролвать. Посадили в теплушки и повезли в Ташкент… Но в дороге заболели братики. Пришлось сойти с поезда. Мама решила поехать в город Куйбышев, где жил со своей семьей  названый «брат» - по детдому - отца дядя Витя. С большим трудом достали билеты на последний пароход, который плыл вниз по Волге. Но в Куйбышеве нас не высадили, так как город был закрытым. Отвезли подальше и высадили на какой-то пристани. Поезда ходили редко, билеты не продавали. Кое-как, больше в открытых тамбурах,  добрались вместе со знакомыми до Чапаевска.

            Почти 4 месячная поездка подкосила здоровье. Скудные пайки, остановки в тупиках на несколько дней – пропускали эшелоны на фронт – не прошли даром. Мама обратилась в медпункт, и ее вместе с двумя моими братиками отправили в больницу. У мальчиков оказалось воспаление легких. Целый месяц врачи и мама, которая несколько раз отдавала кровь своим и чужим детям, боролись за жизнь детей. Но младшего спасти не удалось. 2 декабря 1941 года он умер.

            А тут еще не было известий от отца. Мама писала всюду письма, но ответа не было.

            На нашем пути попадалось много хороших людей. Меня на целый месяц, пока мама находилась в больнице, взяла женщина, которая ехала с нами  в поезде. Приехал из Куйбышева дядя Витя, купил нам одежду теплую, продукты, помог найти жилье. Тогда эвакуированных подселяли к тем, у кого была большая площадь. Нам и здесь повезло. Очень милая пожилая пара с любовью, вниманием отнеслась к нам. Они подкармливали нас, шили одежду.

            В декабре пошла в школу. Она была далеко от дома. Половина школы была занята госпиталем, а в другой половине в три смены занимались ученики. После уроков ходили в госпиталь, где выступали со стихами и песнями перед ранеными. По их просьбе писали письма родным. Кроме того вышивали кисеты, платочки для воинов,ходили по дворам и собирали для фронта носки, варежки, табак. Потом нам помогали посылать все это на фронт. В каждую посылку вкладывали письма, в которых просили скорее разбить врагов и вернуться домой.

            1 января 1942 года для нас оказалось счастливым днем: получили телеграмму от отца и узнали, что он жив, находится в госпитале. А затем из города Чирчик около Ташкента получили подробное письмо, отец писал, что был тяжело ранен в боях под Москвой и отправлен в глубокий тыл. Лечили долго. В марте при возвращении в свою часть заехал на сутки к нам. Как же мы были рады! Ни на шаг не отходили от отца.  Но мы не могли себе паредставить, что это была последняя встреча.

            С фронта отец часто присылал письма – веселые, патриотические. Я же писала о своей учебе, как меня приняли в пионеры. Мы давали торжественное обещание, а галстуки нам одевали раненые из госпиталя.

            Жизнь была, конечно, тяжелой. Трудно было с едой.  Помню, в школе нам давали по сниске сушек. А братик всегда ждал меня из школы, сидя у окна. Эти сушки я сама не ела, а приносила братику. Очень уж он после болезни худеньким был. Мы его все очень жалели. В начале 1943 года получили извещение о гибели отца под Сталинградом. Мама упала в обморок, а я на месяц замолчала. Очень любила я отца.

            Но… Жизнь продолжалась. Летом 1943 года дядю Витю перевели в Ульяновск. Он нас забрал с собою. Мама сутками работала в госпитале, брата отдали в круглосуточный детсад, а я жила в семье дяди.

            Когда освободили Орел, мама решила возвратиться на свою родину, где жили ее родственники. Все ее отговаривали. Но все уговоры были бесполезны. И вот в апреле 1944 года приехали мы в город Орел.

            Когда вышли из вагона, то увидели перед собою руины. Транспорта не было. С узлами через весь город пошли на Монастырку, где жила сестра мамы со своим сыном в комнате 8 квадратных метров. Муж ее тоже погиб. Как мы там умещались, даже сейчас трудно представить.

            Вот уже когда для нас настали действительно трудные времена. Помощи никакой. Специальности у мамы нет, а нас надо было кормить, одевать, учить. Через военкомат мама добилась жилья, нам дали целый дом, хозяева которого с немцами уехали. Да еще был небольшой кусок  земли. Прожили мы там год. Хозяева вернулись, и нам дали квартиру на улице Ленина. Училась я в женской школе № 17. Мне очень не понравилось, что там одни девочки, до этого я больше дружила с мальчишками. Учеба давалась легко, школа для нас была родным домом: кружки, сбор металлолома, посадка деревьев (до сих пор смотрю в парке на свои деревья), разбор руин. Много читала, забывая в это время о еде. А есть хотелось постоянно. Все было по карточкам. Можно было что-то купить на рынке по ценам…. В школе давали завтраки, но я несла кашу домой, чтобы дома сделали суп для всех. А какие дорогие учебники, которые в школе давали на 4-5 человек!  Но в конце учебного года пришла библиотекарь и попросила желающих помочь привести в порядок учебники. Целое лето несколько человек ходили к ней. Какая же была радость, когда 1 сентября пришла в класс библиотекарь и вручила нам по комплекту учебников на каждого. Очень нам все завидовали.

            Дома было много работы: принести воды, угля, дров, растопить печь. Часто ревела, когда уголь не разгорался, а дрова надо экономить.

            Но несмотря ни на что, мы оставались детьми. Открылся дом пионеров прямо напротив школы. Мы, конечно, туда устремились. Записались в спортивную секцию. Сколько было восторга, когда выдали спортивную форму. Мы часто выступали в кинотеатре перед началом сеанса с упражнениями и построением пирамид.

            9 мая 1945 года кончилась война, но жить было трудно. Возвращались с фронта  отцы, но мама оставалась одна с нами. Очень тяжелыми были 1946 – 47 годы. 46 – й  год был голодным. Было даже решение правительства о помощи детям, у которых отцы погибли на фронте. Нам давали талоны на обед, и мы с братом дошкольником каждый день ходили в столовую, где делили тарелку супа на двоих. Но потихоньку жизнь налаживалась. Появились коммерческие магазины, в которые ночью занимали очередь. Цены там были выше государственных, но гораздо ниже базарных. Покупали крупу, какие-то макаронные изделия, хлеб. Большой радостью для всех была отмена карточек в 1947 году. Долго не могли привыкнуть к тому, что можно покупать много хлеба.

            Мы, дети войны, прожили трудную жизнь, но поколение военного времени – стойкие люди. Мы никогда не теряли оптимизма, всегда верили в лучшее, и в любое время доброта, стойкость наших людей пересиливали все трудности – это спасало от отчаяния в самые тяжелые дни. 

В.В. Заботкина

Валентина Васильевна Заботкина,
1935 г.р.

Я не помню дня, когда и как началась война. Мне в ту пору было всего 5,5 года. Но в мою детскую память навсегда врезалась суровая осень 1941 года.

 Уже на земле лежал снег, а колхозники продолжали уборку хлебов. Возле нашего дома были поставлены скирды с необмолоченными зерновыми культурами, расчищена площадка, где колхозники молотили зерно машиной, которую приводили в движение лошади. И вот однажды, в середине дня, а день был морозный, солнечный, на току (так называлось место, где молотили зерно) появились немцы. Их было много. Они стали сразу забирать лошадей, вошли в дом. Мы, маленькие дети (а нас было трое: брат Николай 1938 года рождения, сестренка Сашенька, ей было всего полтора года и я), забрались на русскую печь и тихо плакали, прижавшись друг к другу. Мы очень испугались, сестренка вся дрожала.

Немцы стали везде шарить, ловили кур, пошли в кладовку. Один из немцев стал требовать у мамы молоко, мясо, яйца. Наш деревенский мужчина посоветовал маме сказать, что у нее этого нет. Немец, очевидно, понял, выхватил пистолет и побежал за ним, но тот успел убежать в овраг. Вот тут-то я и услышала первый выстрел. Мы очень испугались, что немцы нас и нашу маму застрелят.

Наши войска отступали, сжигали стратегические объекты, чтобы ничего не досталось врагу. Горел на станции элеватор с зерном, складские помещения. Все вокруг гремело, полыхало, ухало. Весь горизонт был красным.

А потом вдруг стало тихо, очень тихо. Опасной была эта тишина. И вдруг снова гул – это по деревне пошли немецкие машины, танки, пушки. Нас не выпускали родители на улицу. Немцы остановились в деревне, а машины и еще большие группы немецких солдат двигались вдоль деревни. От гула и грохота машин отваливалась штукатурка в домах. В доме моей бабушки все стены были голые, стояли одни бревна. Бабушку Анастасию Васильевну с невесткой Машей и тремя внуками Галей, Колей и Мишей выгнали из дома. Они стали жить в кирпичном амбаре, пристроили там железную печь и ютились  все в этом маленьком помещении.

Наш небольшой поселок возле колпнянской деревни Сомово Дубровка стоял в стороне от дороги, и зимой немцы у нас не разместились, так как приезжать к нам было трудно : деревня стояла над оврагом.

Однажды зимой по оврагу к нам пришли человек пятнадцать советских солдат. Они были в морской форме. Помню черные бушлаты и черные бескозырки. Моя бабушка, Ирина Стефановна, накормила их картошкой и молоком, а потом показала им дорогу к линии фронта.

Следующий эпизод, который врезался в мою детскую память, - это освобождение нашей деревни. Это уже был февраль 1943 года. Немцы готовились то ли к наступлению, то ли к обороне,устанавливали за огородами пушки, маскировали их  срубленными деревьями.

Вся наша семья : мы, трое детей, бабушка Ирина Стефановна, мама Мария Васильевна и дедушка Михаил Игнатович, - сидели одетыми, спали одетыми, так как печь топить не разрешали. Немцы начали нас выгонять из домов. Но была лютая зима. Куда идти? Так и сидели в доме, ждали: если начнется бомбежка, то должны были спрятаться в сарай. Так продолжалось несколько дней.

Примерно на третье утро проснулись – было тихо-тихо, и нет никаких пушек. Немцы ушли, не успев поджечь деревню.

В это же утро вошли в деревню советские войска. Красноармейцы были очень усталые, с изможденными лицами. От усталости ложились на солому прямо на улице. Сколько можно было, мама и бабушка расположили в доме : на печи, на полу, везде, где было можно. Нам дедушка сказал, чтобы мы не шумели, что людям надо отдохнуть и поспать. День был удивительно теплый, пригревало солнце. Во второй половине дня они ушли.

У нас в доме остановились разведчики, их было 12 человек. Жили они у нас две недели. Каждый вечер уходили на разведку по нескольку человек. Но однажды ушли все. Помню, как их целовала бабушка, называя сынками. Обещали вернуться через два-три дня, но не вернулись. Мама говорила, что все погибли.

Было трудно и страшно, когда шла война.Люди голодали, пекли хлеб из лебеды, конского щавеля, добавляя немного очисток от картофеля и немного муки. Хлеб был темный и клейкий. Моя маленькая сестренка Сашенька опухала от голода.Она была у нас очень красивый ребенок, и мы ее очень любили. Ей тоже было страшно, наверное, потому  у нее с детства больное сердце.

Весной 1943 года мы получили извещение о том, что папа Дубровский Василий Михайлович (он был с первых дней на войне, служил в артиллерии) пропал без вести. Мы очень плакали. Бабушка Ирина Стефановна несколько раз теряла сознание. Прошло немного времени, пришла похоронка, что папа погиб. Опять слезы. Собрались соседи и тоже плакали, потому что каждую семью могло постичь такое несчастье.

К нашему счастью, наш папочка остался жив. Трудно описать ту радость, которую мы испытали, когда получили от него письмо. Оно адресовано было на сельский совет. Опять пришли соседи, и все плакали теперь , но это были слезы радости. А потом бабушка накрыла стол, на котором были огурцы, капуста, картошка и даже сало, которое бабушка сохранила от немцев в стоге соломы.

Война мне снится и сейчас. Особенно гул бомбардировщиков, которые тянулись с запада на восток, визг истребителей, рокот моторов машин. Я часто во сне просыпаюсь от этих звуков и в холодном поту сажусь на постель, больше уже я не могу уснуть.

Л.Е.Раевская

Раевская Людмила Евгеньевна

Когда началась война мне было 3 года 10 мес., а брату моему было 5, 5 лет.

Немцы уже входили в Орел, когда мама, погрузив на последнюю грузовую машину всю свою «марочную базу», которой она заведовала (работала на почте), заехала за нами домой, а жили мы на 2-ой Песковской (где теперь стоит Орловский государственный институт), побросала нас раздетых, завернув меня в шаль, в кузов грузовой почтовой машины и мы поехали по дороге на Елец.  Немцы уже занимали Орел. Бабушка осталась одна, т.к. дети её – мужчины – ушли на фронт, а сестры мамины жили в других городах. Отец мой, Раевский Евгений Григорьевич, уже был на фронте в роте связи (т.к. он тоже работал на телеграфе и был сразу призван в Армию).

Долго, очень долго, мы ехали на Урал. Поезда наши бомбили, мы ехали в почтовом вагоне, но мы остались живы.

Привезли нас на Урал в маленький городок (а может быть поселок – не помню) Сумз, где протекала река Чусовая. Поселили нас на почте (маленький домик), где днем мама принимала письма и посылки, отправляла телеграммы и переводы денег, получала "похоронки" на родных Сумза… видела слезы и горе людей.

На почте стоял длинный деревянный стол, на котором упаковывались посылки, писались письма и переводы, а ночью – мы с братом, постелив какие-то вещи – спали на этом столе, мама спала на скамейке. Жилья у нас не было. Потом нас с братом взяли в детский сад, там нас хоть как-то кормили. Мы начали болеть цингой и опухать. Мама по ночам начала шить (местным жителям – ей дали на время швейную машинку) одежду, чтобы хоть как-то нас поддержать, так как мы были совсем маленькие. Денег у людей не было, и они приносили нам кто что мог – лук, картофель, грибы, капусту – со своих огородов. Когда брат сильно простудился и умирал – маме стали давать стакан козьего молока. Это был конец 1941 года. Весной 1942 года мы посадили 1,5 ведра картошки, и осенью мы уже могли вволю поесть в воскресенье. Дали нам и комнатку на 2-м этаже двухэтажного деревянного дома (там все дома были деревянные, т.к. мороз был по 40 – 50  градусов).

Постепенно мы «приживались», осенью мы ходили за грибами в лес, т.к. он сразу начинался за нашим поселком. Грибов (опят) набирали мешками – их была пропасть, т.к. кроме местных жителей никого не было. Грибы солили, варили, сушили – так прожили еще одну зиму.  Начинался 1943 год. Я уже подросла, и брат тоже. Помогали маме, разносили письма, газеты, когда не были в детском саду  или приходили пораньше домой.

Там  был и кинотеатр. Серый одноэтажный дом, где нам с братом знакомый сосед разрешал из будки, откуда показывали фильм, смотреть фильмы. Очень отчетливо помню фильм «Тимур и его команда», когда тимуровцы перевесив через забор зайчика не веревочке, утешали плачущую девочку у которой отец был на фронте. Помню, как однажды, в первую нашу зиму по приезду, нечего было есть совсем и мама, оставив нас одних дома, закрыв на ключ, уехала в Свердловск, чтобы что-то продать и купить продуктов. На ничего не оставила поесть, а дома оставался один кочаник капусты из которого она собиралась сварить щи. Когда она вернулась к вечеру – кочан был съеден. Ну и досталось нам, особенно брату. В 1943 году пришло известие – отец пропал без вести под Сталинградом. Там была настоящая бойня, а он был в роте связи на передней линии.

В 1943 году освободили Орел и мы двинулись домой. Ехали мы очень долго. Наш почтовый вагон цепляли к разным поездам – в  основном везли в тыл раненых солдат. Сколько мы всего видели! Раненных, искалеченных, больных – но вечерами красноармейцы пели пенсии, читали стихи, даже танцевали под гармошку. Ведь ехали-то домой, в тыл!

Приехали в Орел к Новому году. Бабушка осталась жива и наш маленький старый дом тоже. Вот тогда я впервые в жизни увидела «немецкий шоколад» и попробовала его. Бабушка выменяла плитку на рынке – ждала нас, знала, что мы едим домой. А дома был голод. Немцы, уходя из Орла взорвали элеватор с зерном, оно горело и весь город ходил за этим горелым зерном. Вечерами мы его перебирали, совсем горелое выбрасывали, а остальное бабушка парила, затем прокручивала через мясорубку, добавляла вареную красную свеклу и пекла лепешки, которые я не могла есть. До сих пор помню этот ужасный запах и вкус.

А потом, ночью, 8 мая, в 2 часа ночи нам стали стучать в окна и кричать – «Победа, войне конец» - и черный репродуктор – тарелка, который висел у нас над комодом, голосом Левитана объявил – «Победа, войне конец!». Это было сумасшедшее ликование!

А потом, в конце 1945 года вернулся внезапно отец, которого мы уже не ждали. Тогда много было «пропавших без вести». Он вернулся из немецкого плена. Раненый, без сознания, под Сталинградом попал в плен. Был в разных лагерях и в апреле 1945 года попал в Бухенвальд, в количестве 200 человек их привезли  в электротехнический цех, где выпускали химические снаряды. Это был цех смертников. Работали они без масок, без защитной одежды, без перчаток. Через месяц он уже не мог ходить, весь покрылся гнойниками, болел. Болели и другие люди и их готовили в газовые камеры. Но тут началось наступление на Берлин и они остались целы. Их просто не на чем было увезти в газовые камеры, а сами они уже не вставали.

Освободили их американцы и «разбирались»  с ними до конца года, потом всех отпустили домой. Когда отец вернулся началась «проверка». Мама, после Урала, работала начальником Главпочтамта. Она была награждена медалью «За заслуги в тылу». Медаль – удостоверение было подписано самим Георгадзе.

Но, когда вернулся отец, маму с работы перевели просто в почтовое отделение связи, т.к. отца исключили из партии, на свою работу его не взяли, на нас смотрели как на врагов. И я везде, заполняя анкеты, писал – отец был в плену. У него был номер на теле, зубы выбиты прикладом, нога вся от бедра и до ступни была обожжена смолой (кожи на ней не было до кости). Мы с братом очень долго чувствовали «надзор» за семьей.

Таково было моё горькое детство.

А.Н Ревкова

Александра Николаевна Ревкова

Были летние каникулы. Мы жили в деревне Нижнее Щекотихино под городом. Нас так и звали подгородними. Учились в городской школе. Родители мои работали тоже в городе: отец в депо, а мать  на промскладе. Нас, детей, было четверо, старший брат в это время служил в Белоруссии. Я знала, что идет война, но что это такое ужасное, не предполагала. У родителей был увеличен рабочий день, и я часто уходила к бабушке, которая жила с семьей старшего сына вблизи железнодорожного вокзала. Меня все время предупреждали, чтобы я не попала под бомбежку, так как Орел уже начали бомбить с конца июня. В один из последних дней августа я отправилась туда. Во второй половине дня налетели немецкие самолеты и начали бомбить железную дорогу. Стоял дикий грохот, вой. Прибежал дядя, он работал дорожным мастером тут же и повел нас в убежище, которое находилось неподалеку. Там было два входа, и вскоре после нашего прихода один вход обрушился, придавив людей. Раздавались ужасные крики. Мужчины кинулись спасать присыпанных людей. К счастью, обошлось без жертв. В перерыве между налетами мы вышли на улицу и спустились в ров, что рядом с еврейским кладбищем. Повсюду слышались крики людей и мычание скота, который выпустили с бойни, и он разбежался по окрестности. Мы всю ночь и сотни других людей просидели в овраге. Труба высотой с взрослого человека, по которой стекала вода, была полностью заполнена людьми. А утром в этот ров начали стаскивать убитых, был разбомблен состав с белорусскими призывниками. Когда я пришла домой, то никого не было. Фундамент нашего дома обвалился, недалеко упала бомба. Часа два я проплакала от страха, что все мои родственники погибли, пока на улице не появился один из жителей и сказал, что мои все ушли в деревню Тайное к родственникам. Город бомбили часто, но такой сильной бомбежки, по моим понятиям, не было. Мы прятались либо под берегом реки, либо в погребе.

В начале октября пришли немцы. Мама не работала, их склад разбомбили, отец продолжал ходить в депо. К нам переселились из города мамина сестра с мужем. Немцы заняли в доме самую большую комнату, а в саду под грушами были укрыты их танки. Дня через 2-3 всех жителей согнали к одному из домов и зачитали приказ, где говорилось о том, что они должны подчиняться немецкому командованию, снабжать армию и работать на нее, за неподчинение будут действовать карательные меры. Был назначен староста. Немцы установили свои порядки. В нашей деревне части стояли постоянно. Были и финны, поляки, мадьяры. В одно время в нашем доме были размещены возчики с 4 лошадьми, так они из сенец сделали конюшню. Отношение немцев к русским было разным. Мой отец хорошо знал немецкий язык, но делал вид, что не понимает немцев. Он нам рассказывал про них, что слышал.

Вскоре после прихода немцев к нам начала приходить сначала одна девушка, иногда их было двое, за картошкой. Отец сказал, что это его родственница. Мне было 10 лет, и я не все осознавала. Мама угощала ее вареной картошкой, иной раз ходила по соседям и приносила от них яйцами молоко. Однажды случайно, лежа на печке, я услышала разговор отца и Кати, так звали девушку, которая чаще всего заходила к нам, они говорили про немцев, Медведевский лес, партизан. В конце лета 1942 года немцы избили отца.

Это было связано с тем, что, возвращаясь с работы, отец недалеко от сбитого русского самолета в тот день подобрал планшетку. В самолете и рядом с ним никого не было. Через некоторое время в дом ворвались немецкие офицеры и начали что-то требовать у отца. Он отдал им сумку с какими-то бумагами и сказал, что это все, поднятое им. Отец был избит. Он долго удивлялся, кто мог его выследить, ибо с работы он шел один. В депо работали многие и возвращались этой дорогой, но ни к кому немцы не заходили. Отец никуда не ходил, кроме брата. Делал на дому работу - паял и лудил всякую посуду. К нему приходили из города и окрестных деревень. Готовые изделия разносила мать, когда одна, а иногда с братом. Они сообщали всякие новости, что слышали по окрестностям.

Хорошо помню, как наша деревня была поднята на ноги. Мои ровесники - Щекотихины Боря и Митя порезали кабель, который соединял нашу Нижнюю улицу с Верхней, домом Илюшиных, где находился немецкий штаб. Немцы пообещали сжечь деревню, если не будет найден виновник. Взрослые все возмущались и говорили, что нельзя это так оставить. Надо тому, кто это сделал, пойти и признаться. На второй день забрали моих соседей Митьку и Борьку, мы очень за них переживали. Дальняя родственница Бори рассказала немцам про ребят. Как позже выяснилось, спасла их от смерти двоюродная сестра Мити, красавица Лелька, которая дружила с немецкими офицерами. Ребята отделались сильным испугом и побоями. В деревне нашлась одна женщина, которая сообщала все немцам про жителей, где проживали советские активисты, коммунисты, комсомольцы. Наверное, через месяц после прихода немцев провели мимо нашего дома трех раненых, которых скрывали жители, их расстреляли во рву. Первый староста отказался от своей работы, на его место назначили

Мишу Косого, так звали его по-уличному. Немцы постоянно призывали жителей поехать в Германию на работу, обещая за это "горы золотые". Всего согласились поехать из деревни три человека: один парень и две девушки.

Тогда начали угонять силой. И вот однажды поздно вечером к нам постучали и вошел староста. Он сказал, что моя старшая сестра 1927 года рождения находится в списках для угона в Германию, завтра их будут забирать. Он не мог сообщить про это раньше, так как только в этот день узнал. Родители спрятали сестру. Немцы долго допытывались, где панинка, а мама все показывала на меня и говорила, что никого нет. Они обстучали весь пол в доме в поисках погреба, облазили чердак, но сестру не нашли. И многих так спас староста от угона. Помню, как немцы отмечали у нас Рождество, гуляли, палили ракетами, угощали нас конфетами. Ждали скорой победы, а один возмущался, что Гитлер начал эту войну. Надо было ему самому лбом со Сталином столкнуться, а потом решать, что делать. Война никому пользы не несет. Мама и тетя обстирывали немцев, убирали за ними. На стирку они давали свое мыло, иногда что-то оставалось и нам. Однажды мама стирала на кухне, и вошел финн. Он отнял у мамы кусок мыла и стал допытываться, где она его взяла. На крик вышла тетя и стала объяснять, кто дал это мыло. Финн накинулся на нее и изнасиловал. Об этом происшествии отец рассказал старшему из немцев, живших в доме. Финна избили, отобрали мыло и выгнали из дома. Отец нам объяснил, что немцы против насилования русских женщин и что за это их стали даже наказывать.

Отступая, немцы сожгли ржаное поле, которое располагалось по правому берегу Оки, заминировали дорогу, которая вела в город, и все столбы высоковольтки. Кто-то из ребят разглядел тоненькие проводки на столбах и сообщил нашим солдатам. Из- под каждого столба были вытащены маленькие округлые мины.

Нам жилось очень трудно, отец сильно болел, работать не мог, и я с мамой после освобождения пошла работать в колхоз.

Е.И. Иванов

ЕВГЕНИЙ ИОСИФОВИЧ ИВАНОВ

Родился я в Ленинградской области, там, где река Свирь впадает в Онежское озеро. Когда мне было три годика, мама моя утонула. Бабушка уговорила ее 17-летнюю сестру выйти за моего отца замуж, и она стала второй моей мамой.

Когда началась война, отца сразу забрали в армию. Нас эвакуировали вместе с

ремесленным училищем, в котором работал отец. Подъехала подвода, дали пять минут на сборы: баржа ждет. Что-то взяли наспех из вещей, а я ухватил гитару: она мне показалась самой ценной. Когда отплывали, к берегу уже подбегали финны. Еле успели уйти от них. Больше двух месяцев плыли в безопасное место. Часто нас, детей да женщин, бомбили немецкие самолеты. Сначала я по малолетству не понимал, что это такое, а потом было страшно. И еще нас мучал голод. Взятые с собой продукты быстро кончились. Тогда преподаватели училища организовали учащихся, и на остановках те ходили по деревням, добывали хоть какую-нибудь еду. Так и кормили всех нас. Однажды 15 ребят ушли далеко от берега, так как предполагалась длительная остановка. Но внезапно поступила команда немедленно отплывать: совсем недалеко появились немцы. Ребята уже показались, но ждать было нельзя. Их оставили. Позже мы узнали, что успел только один из них на баржу. С войны мне запомнился вкус хлеба. Его давали по 50 граммов на нас, детей, и, конечно, его не хватало, а он был таким вкусным и сытным! И еще всю жизнь я помню, что из-за хлеба погибли те ребята, которые его нам доставали. На Волге пересадили нас на пароход "Жемчужина", потом плыли по Каме до Перми. По дороге гитара подмокла - не довезли. Мне было жаль ее, ведь мама так любила играть на ней и петь.

Трудностей пережили немало и в послевоенные годы, утрат было много. У нас не вернулся отец, погиб на фронте. Но, несмотря ни на что, у нас, детей войны, не угас интерес к жизни. Наоборот, лишенные многого, что положено иметь в

детстве, мы с жадностью восполняли пробелы, брались за любое дело, за любую новинку. Помню, как хотелось мне научиться фотографировать. Тогда после войны появились дешевые фотоаппараты. И бабушка поняла меня, сумела купить фотоаппарат "Комсомолец". Сколько радости было! Правда, проявлять пленки приходилось под столом, занавесившись со всех сторон. Но разве это могло остановить!? Появился в школе радиокружок - я туда, организовали

работу юннатов - и я среди них. Мы даже на выставку в Москву попали, я туда свою тыкву возил, 11-килограммовую. Потом в школу приехал бывший летчик, и загорелись мы мечтой попасть в аэроклуб. Всем классом изучали мотор, с закрытыми глазами разбирали и собирали двигатель. Всю зиму занимались, но комиссию прошли лишь четверо. В аэроклуб ездили поездом в переполненном вагоне. С парашютом прыгал уже летом с инструктором. Но мечта о небе не сбылась: подвело зрение. Но и эта неудача не обескуражила. Было и потом много интересного, и по-прежнему трудности не пугали. Сельхозинститут. Общежитие, где целый год с братом спали на одной коечке, жили на одну стипендию. Целина. Баян, купленный на заработанные там деньги одновременно с теплым пальто для брата. Танцевальный кружок. И незабываемые вечера в Пермском театре оперы и балета. В общем, жизнь во всем разнообразии. Трудное детство и не менее простая юность выработали в нашем поколении детей войны трудолюбие, ответственность, оптимизм. Это помогает и сейчас жить достойно, в полную силу.

Р.В. Уварова

Раиса Васильевна Уварова

В 1942 году когда Советская Армия освободила Чулково, жители вернулись на пепелище. Несколько женщин с детьми нашли домик без крыши. Женщины накрыли стены молодыми деревцами, а поверху положили солому и стали там жить. Есть было нечего. Неподалеку женщины обнаружили погреб, но спускаться туда побоялись, т.к. военные их предупредили, что отступая, немцы могли их заминировать.

Дети просили есть. Тогда вызвались два солдата, чтобы взглянуть, остались ли там картошка, морковь и свекла.

Раздался взрыв. Солдаты погибли, а матери безутешно рыдали по погибшим.

Е.Н. Козакова

Екатерина Никифоровна Козакова, 1935 г.р.

В начале войны ей было неполных 6 лет. Воспоминания о войне недетские. В семье было четверо детей: старший брат Сергей 1922 г.р., Николай 1925 г.р., Екатерина 1935 г.р. и младшенькая Аннушка 1939 г.р. отца Никифора Ивановича 1900 г.р., а также старшего брата Сергея мобилизовали на войну. Николай тоже ушел на фронт, прибавив себе годы. Ему было 16. Мать Евдокия Ивановна осталась с маленькими девочками.

Пришли немцы. Выгнали всех из домов, сначала ограбили их. Брали все, что им приглянулось: теплую одежду, обувь, продукты, скот.

По воспоминаниям Екатерины Никифоровны, перед началом войны в колхозе выдавали мед колхозникам. Для детей мед считался большим лакомством. Поэтому она хорошо запомнила, что мать хотела припрятать мед от немцев. Один из грабителей, наставив на мать автомат, закричал: «Матка! Пуф!».

Немцы подпалили село, а дети, старики, женщины стояли около догорающих домов и не знали, куда идти, куда податься.

Утром жители подались в сторону Голянки. В 1942 г., когда Советская Армия освободила Чулково, жители вернулись на пепелище. Несколько женщин с детьми нашли кирпичные стены, они накрыли их веткмаи деревьев, а поверх положили солому и стали там жить. Эвакуированные все прибывали и прибывали, в домике стало очень тесно и тогда мать Евдокия Ивановна взяла своих дочек и пошла искать пчельню. Пчельня находилась ближе к Одинку, где стояли немцы в обороне. Навстречу матери и детям выехали фины. Они закричали что-то, залопотали, схватили маленькую Аню, раздели ее догола и посадили в снег. Мать обезумела от страха за дочку, а Катя, онемев, прижалась к ее ногам. Фины хохотали над девочкой. В это время на лошадях подъехали немцы. Они стали ругаться на финов. Те стали что-то объяснять немцам. В общем, мать и детей посадили в сани и отвезли в немецкую контору. Там ее допросили и отпустили вместе с детьми. Немцы подумали, что женщина специально двигалась в сторону оборонительной системы немцев, чтобы собрать разведданные об огневых точках. После всего мать заболела, ее парализовало и девочки ухаживали за ней. Собирали дрова, траву, топили печку, носили воду. Анечка тоже долго болела, ее тельце долго было покрыто чирьями.