В.В. Шапорина

Валентина Васильевна Шапорина

Мои молодые родители поженились в 1939 г. летом,  а осенью отец ушел служить в армию. В апреле 1940 г. родилась я, и мама написала отцу письмо с сообщением об этом событии. Мама  сама не решилась дать мне имя и попросила его совета. По этому поводу я как-то написала для семейного альбома такие строки, посвященные маме:

Еще в дом не вошла тревога,

Еще мирною жизнь была,

Мужа в армию проводила

А позже дочку родила.

      Имя долго выбирала

      Уж сколько их перебрала:

Лена, Оля и Наташа,

Вера, Таня или Маша,

Но отец письмо прислал –

Дочку Валечкой назвал.

Так я и стала Валентиной Васильевной Евтушенко.

         В 1941 году после начала войны мы с мамой из города Шахты перебрались жить в совхоз к моей бабушке Анне Ильиничне и прожили у нее до конца 1945 года. Здесь пережили оккупацию, освободили нас от фашистов в 1943 году.  Эти годы я, естественно, не помню. Только со слов бабушки знаю, что в 1943 году мама была арестована по доносу соседки. Она снабдила теплой одеждой бежавшего из плена нашего солдата. Но ей повезло – в этот же день кто-то освободил арестованных из сарая, и мама скрылась в другой деревне.

         Но зато события  1945 года я помню отлично.

         Уже появились среди  моих друзей счастливчики, у которых отцы или братья вернулись домой. Мама тоже получила письмо от отца. Он писал, что его пребывание в госпитале подходит к концу, ему ампутировали ногу, но он уже здоров и  просил написать какой подарок привезти мне. Мама спросила у меня, о чем я мечтаю: куклу хочу или книжку, а может что-нибудь другое. Но у меня уже была любимая кукла Катя,  которую сшила мама.  Детские книжки я никогда не видела и о них не могла мечтать. Зато я часто смотрела на красный флаг на сельсовете и думала: какой красивый цвет, а бывают ли платья такого красного цвета? Ведь тогда все ходили в каких-то темных обносках. А этот цвет флага, трепещущего на ветру, просто завораживал. И тут я сказала маме: «Пусть  папа привезет мне красное платье».

И вот наступил июль 1945 года.   Жара стола изнуряющая. Мама пришла с работы и принесла арбуз. Мы съели его с большим удовольствием. Но ночью  я всех разбудила криком. Я ревела и кричала, что под кроватью сидит волк и ест наш арбуз. Мама начала меня успокаивать, а бабушка задумалась, а потом сказала: «Это завтра Василь вернется домой. Попомни мои слова,  Настенка».

На другой день я с соседской детворой направилась в балку за терном. По дороге нам встретилась полуторка, в кабине которой сидели военный и шофер. А спустя некоторое время прибежал мамин брат и закричал, что приехал с войны мой отец. Я со всех ног бросилась домой. Открыла дверь и встала «как вкопанная».  Я смотрела во все глаза на солдата, который сидел около стола.  Я до сих пор вижу эту картину: одна штанина была завернута и подколота, а на кровать опирались два костыля. Солдат был загорелый, с выгоревшими волосами и улыбался. Он подзывал меня к себе, бабушка подталкивала в спину, но я словно приклеилась босыми пыльными ступнями к полу. И тогда солдат взял вещевой мешок, вытащил оттуда сверток и развернул его. И я увидела в его руках маленькое КРАСНОЕ ПЛАТЬЕ! Все сомнения разом оставили меня. Но не успела я подбежать к нему, как в дверь ворвалась мама, и мы уже обе повисли на его плечах. А он раскатисто смеялся и успокаивал плачущую маму.

Несколько дней я не отходила от отца, а потом он уехал в город. Будучи на излечении, он в Свердловске окончил юридическое заведение и в городе был принят на работу в прокуратуру. Получил квартиру и осенью забрал нас в город. Так окончилась моя деревенская жизнь. А в городе я с гордостью носила  свое любимое красное платье.

Прошло много лет, а я ясно помню эту картину. И каждый раз заново переживаю эти нахлынувшие детские эмоции: отец и красное платье.

В.Е. Павликова

ПАВЛИКОВА ВЕНЕРА ЕГОРОВНА

Я родилась в селе Волчьи дворы в Покровском районе. Со временем село в «Дружбу» переименовали. Люди в этом селении жили и живут добрые, дружные. Деревня была очень красивая. Посередине деревни проложена дорога, а неподалёку был пруд. Люди жили, трудились, растили детей. Всё шло своим чередом.

И вот нежданно пришла беда. В июне 1941 года немцы вероломно напали на нашу Родину. Вся мирная жизнь была нарушена. Мужчин, ребят -всех забрали защищать Родину. В деревне остались женщины, старики и дети.

Такая же участь постигла и нашу семью. Отца забрали на войну, мать осталась с тремя малолетними детьми. Мне в то время шёл восьмой год, родители собирались отправить меня в школу, но не пришлось.

 21 ноября 1941 года пришла ещё одна беда. Явились немцы, все на мотоциклах. Деревня была сдана без боя. Прямо в первый же день на окраине селенья начали издеваться над одинокой женщиной. Позже стали отбирать у людей всё, что им было нужно. В декабре того же года наши войска отбили деревню у немцев. Завязался бой. День и ночь слышалась непрерывная пальба, рвались снаряды. Было очень страшно. Наш дом был превращён в госпиталь. Сколько же везли раненых с поля боя! Мама нас всех троих (я была старшая с 1934 года, другая сестра с 1937 года, а третья с 1939 года) посадила на печку и стояла охраняла. Однажды мне посчастливилось выйти на улицу и я увидела, что возле нашего дома лежала гора убитых солдат. Видимо их подбирали раненых, а по дороге в госпиталь они умирали.

В конце декабря нашу деревню снова захватили немцы. Бои немного утихли, немцы заняли дома, а людей повыгоняли. Мы жили зимой в каменном подвале. Под Новый 1942 год они наш дом спалили. И вот наступило самое страшное время - 7 января 1942 года. Я очень хорошо запомнила этот день. Он был солнечный и очень морозный. Людей гнали как скотину под конвоем. Конвоировали где-то километров семь, потом дали команду устроиться, кто, где сможет. Вначале наша семья жила в своём районе, а потом в Глазуновском. Летом  1942 году деревня была стёрта с лица земли. Там были склады с боеприпасами.

Ранней весной 1943 года собрали местных жителей Глазуновского района для отправки на запад. Гнали нас до станции Нарышкино. Помню, было очень холодно, ночевали где-то на берегу речки. Люди ещё с начала пути начали болеть. С нами были бабушка, дедушка и мамин брат, то есть мой дядя. Он был с 1924 года, учился в десятом классе, и на войну его не взяли, потому что был молод. Перед угоном он тяжело заболел тифом. Его немцы несколько раз забирали для отправки в Германию, но он как-то ухитрялся убегать, а тут свалила его болезнь.

Когда сидели на станции, налетели наши самолёты и начали бомбить, наверное, не поняли, что это за людское скопление. Потом посадили нас в товарный поезд и повезли на запад. В дороге много людей заболело тифом. Нас довезли до города Молодечено, что находится в Белоруссии, высадили и погнали в лагерь. Наложили карантин. До нас в этом лагере содержались наши военнопленные. А теперь вместо них стояли кресты с надписью о том, сколько солдат захоронено здесь. Жили мы в бараках, кормили очень плохо. Давали 200 грамм хлеба из насеянной овсянки и один раз горячее. По праздникам хлеб был с опилками. От болезни, недоедания люди стали умирать. Наша семья сохранилась полностью. Мама, когда грузили вещи, вместе с ними бросила мешок с мукой, и в лагере подкармливала нас болтушкой. Дядя познакомился с белорусской охраной, и при их смене они иногда выпускали дедушку за проволоку. Он ходил попрошайничал и очень редко приносил кусочки хлеба.

В лагере мы пробыли около четырёх месяцев. Когда сняли карантин, молодых отобрали и угнали в Германию. Врачи вынесли заключение, что если люди пробудут в лагере две недели при таком содержании, все дети до 12 лет умрут. Немцами были приняты меры и нас повезли по белорусским деревням.

Наш дядя в Германию не попал. Он где-то возле туалета сделал тайник и, когда отбирали молодёжь, он в нём скрылся. Вывезли его в мешке. На подводу вместе с вещами положили и его мешок, сели на эти мешки. После на второй же день он ушёл в партизанский отряд. Жить в Белоруссии было очень страшно. Если немцы заставали в селении партизан, то сжигали дома вместе с людьми. Наше село уцелело и мы выжили. Перед отступлением немцев дядя приехал ночью с партизанами и забрал нас в партизанский отряд. Там  наша семья находилась до освобождения этой местности. После партизаны присоединились к регулярным войскам, а мы поехали домой в июле 1944.

Г.П.Чучукова

  Чучукова Галина Петровна (Дмитриева)

В конце лета 1940 года наша семья в составе 5 человек переехала из Куйбышева (ныне г. Самара) на европейский север СССР в Карело-Финскую ССР, г. Медвежьегорск – это и железнодорожная станция, и пристань, и курортная зона. А в нескольких десятках километрах  начинается Беломорско-Балтийский канал. Несколько дней в г. Медвежьегорске и мы отправились дальше на катере до пункта назначения – г. Пудож. Катер качало на волнах. Мне стало плохо – «морская болезнь». Спасительница моя – жена капитана катера принесла деревянную чашу с морошкой, кислой ягодой тайги. Она, эта ягода, помогла преодолеть качку на гребнях Онежских волн. Высадили нас около устья реки Водла. Дальше наш путь на грузовике по лежневке к славному городу Пудож.

Жили в бревенчатом доме на 2-ом этаже. Вода – из колодца, все коммунальные услуги – во дворе. Приготовление пищи – на дровяной плите, отопление – печь голландка.

Зима 1940 года. Дети беззаботно катаются на санках с крутого берега р. Водлы. Вверх подниматься, тянуть санки – тяжеловато. А еще лыжи! На валенках закреплены детские лыжи.

   Весной 1941 года собирали березовый сок. Помню, что в начале лета, в июне пошли  в лесах белые грибы. И очень много их было. «Не к добру это», - говорили местные жители. Редко всей семьей выходили  в лес, или на речку.

(Фото сделано 22 июня 1941 года)

Воскресным утром 22 июня большинство свободных от службы в в/ч городка Пудож  жителей, мужчин и женщин вместе  с детьми, на полуторке выехали в тайгу «на маевку». Так в ту пору называли коллективные вылазки на природу. Буйно цвела черемуха. Дети играли  с мячом, в прятки, собирали ветки для костра, цветы мамам. Взрослые вели разговоры о европейских событиях. Пели и танцевали. Одним словом отдыхали на природе в  воскресный день. Ничто не предвещало беды. Около 13 часов на грузовике приехал вестовой. Взволнованно тревожным голосом он сообщил о выступлении по радио Молотова В.М. о вероломном нападении Германии на Советский Союз, о боях на границе, о бомбардировке г. Киева. Поступил приказ командира части – вернуться в г. Пудож. Почти не начавшись, отдых закончился на долгие годы. Наступили тревожные времена.

По возвращению в городок мы узнали, что границу  СССР перешли и  немцы, и финны.

Во дворе вскоре вырыли траншеи с ходами-ответвлениями. Деревянные бочки, что стояли по углам дома наполнили водой. Стекла оклеили бумагой «крест накрест». Но дети во все времена остаются детьми. Мы играли в  войнушку, но со двора не выходили.

Родители нас инструктировали, наказывали во время обстрела стоять в коридоре за стеной печки. Враг уничтожал стратегические объекты: проход по Беломоро-Балтийскому каналу, автомобильные дороги, железнодорожные станции, единственный в Карелии завод по изготовлению лыж. До сих пор перед глазами стоит картинка: небо в зареве. На сумеречном небе отражается зарево горящей лыжи, лыжных обломков и палок. Пламя видно за несколько десятков километров.

Наша военная часть готовилась к эвакуации. Упаковали самые необходимые вещи в деревянный дорожный сундук, на  себя надели теплые вещи, на полуторку влезли несколько семей, на другую машину  ещё несколько и поехали по таежным дорогам, где по столбовым, но в осиновом по лежневке. Несколько дней пути вымотали все силы. Но, видимо, наша эвакуация шла речными дорогами. Яркое воспоминание – сбитый немецкий самолет на центральной площади большого города. Может г. Ярославль, а может г. Горький. Спросить теперь не у кого.

Двоякое чувство не оставляло меня: радость, враг потерял боевой самолет, наши зенитчики везде начеку и страшная душевная боль – самолет врага залетел так далеко в тыл, далеко за Москву.

Еще одно яркое пятно мелькает в памяти: пленная немецкая летчица, красивая с  волосами, заплетенными в косу. Это лето 1942 г. С какой ненавистью смотрела она на меня 8-летнюю девушку в белом платьишке, пошитым из простыни и украшенном по подолу редкой вышивкой крестом. Это мамочкино рукоделие. Из ничего делай что-то – черта русского человека. В этом я и пошла в 1-ый класс в сентябре 1942 г.

Следующим нашим местом проживания стал город Бедно-Демьяновск (ныне Спасск) Пензенской области. Отношение к эвакуированным было не однозначным, но сочувствующих больше. Мне 9 лет. Играли на берегу речушки в мяч. И он попадает за забор, на картофель. Хозяйка огорода забрала мяч и не отдает. Как мы её не упрашивали. В отместку через несколько дней я по детскому неразумению выдернула куст картофеля. Хозяйка пришла к нам и пожаловалось отцу. За этот поступок – один куст сдернутого картофеля – отец отодрал меня за уши и выпорол ремнем. Это стал наукой на всю оставшуюся жизнь.

5 августа 1943 г. освобожден г. Орел. Отец получил назначение на перевод войсковой части из г. Пензы в г. Орел на восстановление старинного города. Отец с сослуживцами выехали в  сентябре 1943 г. Семьи выехали под Новый 1944 г. Зима 1943 – 1944 гг. была суровой, холодной. Сильнейший ветер в декабре 1943 г. срывал крыши, валял деревянные старенькие заборы и вековые деревья.

Собрали мы небольшие пожитки и вместе с другими семьями погрузились в  вагоны-теплушки. Посреди теплушки печка-буржуйка. Она дает тепло, кипяток. Спальные мечта в 2 яруса по всему вагону. Новый 1944 год встретили мы в пути. На стены закрепили несколько веток сосны.

Возле печки-буржуйки собирались группами. Огонь поддерживали круглые сутки. Здесь кипела жизнь. Взрослые рассказывали истории, сказки; дети читали стихи, звучали песни, загадки, скороговорки, даже отплясывали. Ведь нужно было согреваться, двигаться. 2 недели наш эшелон шел до г. Орла. Пропускали эшелоны с бойцами, боевой техникой и встречные  санитарные поезда.

13 января 1944 г.  мы прибыли в г. Орел. Железнодорожной станции нет, вокзала нет. Касса оборудована в товарном вагоне. Вместо стекол на окнах уложены светлые, прозрачные бутылки. Город разрушен. Мостов нет. Берега рек соединяют понтонные переправы.  Освещение – керосиновые лампы. Заводы работают у них свои дизели.

К концу 1944 г. электричество появляется в домах на несколько  часов в неделю, по графику. Школы работаю в 2, 3 смены. Парты заменяют лекционные столы. За ними  сидят по 3 – 4 ребенка. Ученики в одном классе с разницей в возрасте в  2 – 3 года. Очень много детей в классе, человек 60.

За лето 1944 года отремонтировано несколько школ, кинотеатр «Октябрь». Вводят раздельное обучение для мальчиков и девочек. Каждый ученик  в школе получает завтрак. Это пара ложек какой-нибудь каши, кусок булки, стакан чая и 2 – 3 конфеты «подушечки» (если чай не сладкий).  Школьники участвовали в субботниках, собирали металлолом, бумагу на переработку как вторичное сырьё. Тимуровцы помогали одиноким и раненым. Мы вышивали кисеты для бойцов.

Жители города часто собирались на улицах у громкоговорителей, чтобы узнать новости с фронтов.

Лето 1944 г. Меня отправили в г. Мценск к сослуживцу отца. Там отдельное жильё – немецкий офицерский блиндаж на одну семью. Снаружи – это небольшой земельный холм, с одной или двумя трубами. Деревянные порожки вниз и дверь. Стены бревенчатые, потолки дощатые, отдельная кухня, две комнаты,  хорошая вентиляция, освещение фонарем летучая мышь. Вместе с детьми  хозяев блиндажа и местной ребятней рыскали вокруг, искали грибы, ягоды и «плоды войны». Помню нашли у дороги противотанковую мину. Оглядели со всех сторон и тут же на грунтовой дороге начали выбивать тол, чтобы потом бросать его в костер. К нашему счастью это увидели проходившие взрослые. Отругали нас, остановили, спасли от беды. Через день я пошла собирать луговую  землянику вблизи блиндажа. Подлезла под ограждение из колючей проволоки, прошла немного вперед, стала собирать и есть ароматные ягоды. Одно удивляло: ягод много, а никого не видно. Вдруг слышу тихий голос, меня зовут по имени: «Галя! Галина!» Возвращаюсь к блиндажу и спрашиваю хозяйку:

- Вы звали меня?

- Нет. А где ты была?

- Там. За проволокой.

- Ты что! Это минное поле!

На этом моё пребывание в славном городе Мценске закончилось. Меня отправили в Орел от дальнейших бед.

Насколько четко работала почта можно судить по поискам наших родных, оставшихся в блокадном Ленинграде. Через годы поисков отцу сообщили, что из блокадного города по «дороге жизни» зимой 1942 были вывезены Дмитриева Ксения Александровна с двумя малолетними детьми Виктором 3-х лет и Галиной 1,5 лет. Остальные члены семьи умерли от голода при обороне города Ленинграда.

(Семьи Роговых и Дмитриевых)

В начале 1945 года семья получила ещё одно печальное известие. Мой старший сводный брат Валентин, снайпер, погиб в Польше.

Жизнь шла своим чередом. Работа, учеба, помощь по дому, письма на фронт, сбор денег в школе на танк, на самолет. Помню пленных немцев, венгров, румын, находившихся в лагерях для военнопленных в г. Орле и г. Мценске. Они восстанавливали разрушенные мосты, вокзалы, железнодорожное полотно, гражданские здания, школы. Они колоннами шли на работу и с работы под конвоем нередко через весь город.

Весна 1945 года. Я заканчиваю 3-ий класс. Люди приободряются.

Рано утром 9 мая в окна нашей комнаты громко, резко застучали. Радостные крики детей, женщин известили нас об окончании войны. Мама и я выбежали на улицу и ликовали вместе со всеми. Пошли дальше по улицам одной толпой. Вечером ощущение конца войны только усилилось. Слезы радости и горя.

Но в этот день 9 мая 1945 года маме дали выходной для посадки огорода. Нарушить этот график работ нельзя. Завтра, послезавтра на поле пойдут другие семьи сажать картошку под лопату. Еще надо разбить залежные глыбы земли. Пешком от дома через железнодорожное полотно Орел – Брянск, через рабочий городок в сторону п. Лужки. Там наши огороды. Так в День Победы мы побеждали будущие продовольственные трудности.

А впереди ещё продолжение войны на Дальнем Востоке: на Южном Сахалине, Курилах в Китае.



Родилась я 19 апреля  1926 года в г. Орле. С октября 1941 г. по 24 июня 1943 года проживала на оккупированной немцами территории.

24 июня1943 года была насильственно увезена в Германию. Везли поездом. В Польше г. Лида проходили санобработку. После перевезли в пересылочный лагерь, оттуда немцы забирали на работу.

Нас трех девчонок забрали в лагерь «Трасейхад», где мы работали при кухне. В конце августа 1943 г., ночью, лагерь разбомбили, его стерли  с лица земли. Наш барак, где мы жили, находился  подальше от основных бараков и он остался, хотя и без крыши.

Нас привезли во вновь построенный лагерь «Бухенвальд», где работала при кухне и уборщицей в бараках.

Утром 28 апреля 1945 г. нас узников охрана строем повели куда-то. Шли целый день до самой темноты. На ночь поселили в бараках. Утром следующего дня охраны и собак не оказалось. Кто-то вдалеке увидел белый флаг. Не прошло и часа как к бараку подошла разведка Советской Армии и указала, чтобы мы шли в Россию. Так мы шли пешком почти до Бреста (по Германии, Польше через Варшаву). В Бресте мы сели на поезд Москва – Брест и доехали до Брянска. В Брянске пересели на поезд Брянск – Орел. И 17 мая 1945 г. я была в Орле. Дом наш при отступлении сожгли немцы. Так что долгое время я с матерью  жила в землянке.

В.Е.Павликова

ПАВЛИКОВА ВЕНЕРА ЕГОРОВНА

Я родилась в селе Волчьи дворы в Покровском районе. Со временем село в «Дружбу» переименовали. Люди в этом селении жили и живут добрые, дружные. Деревня была очень красивая. Посередине деревни проложена дорога, а неподалёку был пруд. Люди жили, трудились, растили детей. Всё шло своим чередом.

И вот нежданно пришла беда. В июне 1941 года немцы вероломно напали на нашу Родину. Вся мирная жизнь была нарушена. Мужчин, ребят -всех забрали защищать Родину. В деревне остались женщины, старики и дети.

Такая же участь постигла и нашу семью. Отца забрали на войну, мать осталась с тремя малолетними детьми. Мне в то время шёл восьмой год, родители собирались отправить меня в школу, но не пришлось.

 21 ноября 1941 года пришла ещё одна беда. Явились немцы, все на мотоциклах. Деревня была сдана без боя. Прямо в первый же день на окраине селенья начали издеваться над одинокой женщиной. Позже стали отбирать у людей всё, что им было нужно. В декабре того же года наши войска отбили деревню у немцев. Завязался бой. День и ночь слышалась непрерывная пальба, рвались снаряды. Было очень страшно. Наш дом был превращён в госпиталь. Сколько же везли раненых с поля боя! Мама нас всех троих (я была старшая с 1934 года, другая сестра с 1937 года, а третья с 1939 года) посадила на печку и стояла охраняла. Однажды мне посчастливилось выйти на улицу и я увидела, что возле нашего дома лежала гора убитых солдат. Видимо их подбирали раненых, а по дороге в госпиталь они умирали.

В конце декабря нашу деревню снова захватили немцы. Бои немного утихли, немцы заняли дома, а людей повыгоняли. Мы жили зимой в каменном подвале. Под Новый 1942 год они наш дом спалили. И вот наступило самое страшное время - 7 января 1942 года. Я очень хорошо

запомнила этот день. Он был солнечный и очень морозный. Людей гнали как скотину под конвоем. Конвоировали где-то километров семь, потом дали команду устроиться, кто, где сможет. Вначале наша семья жила в своём районе, а потом в Глазуновском. Летом  1942 году деревня была стёрта с лица земли. Там были склады с боеприпасами.

Ранней весной 1943 года собрали местных жителей Глазуновского района для отправки на запад. Гнали нас до станции Нарышкино. Помню, было очень холодно, ночевали где-то на берегу речки. Люди ещё с начала пути начали болеть. С нами были бабушка, дедушка и мамин брат, то есть мой дядя. Он был с 1924 года, учился в десятом классе, и на войну его не взяли, потому что был молод. Перед угоном он тяжело заболел тифом. Его немцы несколько раз забирали для отправки в Германию, но он как-то ухитрялся убегать, а тут свалила его болезнь.

Когда сидели на станции, налетели наши самолёты и начали бомбить, наверное, не поняли, что это за людское скопление. Потом посадили нас в товарный поезд и повезли на запад. В дороге много людей заболело тифом. Нас довезли до города Мол

одечено, что находится в Белоруссии, высадили и погнали в лагерь. Наложили карантин. До нас в этом лагере содержались наши военнопленные. А теперь вместо них стояли кресты с надписью о том, сколько солдат захоронено здесь. Жили мы в бараках, кормили очень плохо. Давали 200 грамм хлеба из насеянной овсянки и один раз горячее. По праздникам хлеб был с опилками. От болезни, недоедания люди стали умирать. Наша семья сохранилась полностью. Мама, когда грузили вещи, вместе с ними бросила мешок с мукой, и в лагере подкармливала нас болтушкой. Дядя познакомился с белорусской охраной, и при их смене они иногда выпускали дедушку за проволоку. Он ходил попрошайничал и очень редко приносил кусочки хлеба.

В лагере мы пробыли около четырёх месяцев. Когда сняли карантин, молодых отобрали и угнали в Германию. Врачи вынесли заключение, что если люди пробудут в лагере две недели при таком содержании, все дети до 12 лет умрут. Немцами были приняты меры и нас повезли по белорусским деревням.

Наш дядя в Германию не попал. Он где-то возле туалета сделал тайник и, когда отбирали молодёжь, он в нём скрылся. Вывезли его в мешке. На подводу вместе с вещами положили и его мешок, сели на эти мешки. После на второй же день он ушёл в партизанский отряд. Жить в Белоруссии было очень страшно. Если немцы заставали в селении партизан, то сжигали дома вместе с людьми. Наше село уцелело и мы выжили. Перед отступлением немцев дядя приехал ночью с партизанами и забрал нас в партизанский отряд. Там  наша семья находилась до освобождения этой местности. После партизаны присоединились к регулярным войскам, а мы поехали домой в июле 1944 года.

Т.И. Мурыкина

Мурыкина Тамара Ивановна, 1938, г.р.

Моё раннее детство пришлось на Великую отечественную войну 1941-1945 гг., на период оккупации фашистами города Орла.

3 октября 1941 г. мне только исполнилось  три года. Не смотря на возраст в памяти навсегда остался лязг танков и немецкая речь. Фашисты для проживания выбирали добротные дома, поэтому к нам в дом  №45 по Верхней Пятницкой (на окраине города) не пошли. В то время моему старшему брату Анатолию было пять лет, а 7 августа 1941 г. родилась наша младшая сестра Светлана. У нас постоянно было ощущение страха, так как немцы заходили в дом и брали всё, что им приглянётся. Мама нас с братом прятала в большом сундуке, изредка выпускала погулять на улицу. Маме приходилось очень трудно,  мы всегда просили есть и постоянно плакали. Когда мама уходила в поисках пищи, я оставалась с младшей сестрой и ухаживала за ней.

В соседнем доме  немцы устроили ферму, туда они согнали коров со всей окраины. Как-то моей сестре стало плохо, она заболела и мама решилась на то, чтобы попросить немного молока, но вместо молока ей налили воды, она очень сильно плакала от обиды и от боли – это сильно врезалось в мою память.

В июне 1943 года ранним утром раздался оглушительный крик и лай собак, всех начали выгонять на улицу и сгонять как скот в одно место. Через строй фашистов и полицейских нас погнали в направлении Нарышкино,  а потом на Брянск и так до Белоруссии. Нас расположили в каких-то конюшнях, в которых мы содержались, как и подобает скоту. Со слов мамы уже в ноябре 1943 года нас освободили войска Советской армии. И нашей маме с тремя детьми предстоял долгий и нелёгкий путь домой.

Вернулись в развалины: половина дома была разрушена, а посреди улицы  зияли две огромные воронки. Наша жизнь состояла из того, чтобы не замёрзнуть и не умереть с голода. Мама постоянно пропадала в поисках хоть чего-то съедобного. Она ходила по деревням и просила у жителей хоть что то из чего можно было приготовить для нас еду. Это была большая радость, когда на пороге появлялась мама, а в её руках был маленький узелок.

 Так мы дожили до весны, с питанием стало полегче, все перешли на подножный корм – ели все, что зеленело. Вскоре начали выдавать продуктовые карточки и ставили номер на свидетельстве о рождении. Хлеб который мы получали по карточкам мама делила  на порционные кусочки, чтобы можно было растянуть на весь день, и нам он казался слаще меда, вкус которого мы даже не знали. А  мы дети ещё дрались за крошечки оставшиеся на столе.

Мне запомнился тот факт, что вместо мыла руки мы мыли голубой глиной, которую набирали около пещер на берегу реки Оки, в которых прятались во время бомбёжек. Эти пещеры были очень длинные и узкие, когда в них собиралось по многу людей, то практически нечем было дышать.

О победе узнавали друг от друга и по радио, которое висело на столбе, возле элеватора. Был солнечный день и все поздравляли друг друга все бежали к радио, чтобы лично услышать эту заветную весть.

Я очень хочу, чтобы подрастающее поколении, чтили своих предков их подвиг и жизнь и поэтому я рада поделится своими воспоминаниями с вами.

В.П. Молодчикова

Молодчикова Валентина Павловна,1925 г.р.

Я родилась и всю жизнь прожила в Орле. Наша семья: мама, папа, старшая сестра, младший брат и я,  до войны и во время оккупации жили в доме на улице 3-я Курская, который  цел и по сей день, (напротив бани). В то время, когда немцы вошли в Орёл, мы с мамой ушли в деревню, которая находилась за нынешней Знаменкой к маминой сестре и там пробыли около недели. Возвращались мы в город пешком, всюду были немцы с собаками, но нас никто не останавливал и ни чего не спрашивали. Квартиру нашу заняли солдаты, и нам пришлось жить во флигеле. Немцы уходили и приходили -  в нашу  жизнь они не вмешивались.

Запасы продуктов у нас были скудными и мы с мамой ходили по деревням и меняли нашу одежонку на кой какие продукты. Большим подспорьем нам был огородик, где мама выращивала картофель. Но мы были детьми и нам всегда хотелось кушать. И вот однажды немецкий солдат притащил моего младшего брата за шиворот домой и сказал, что завтра его расстреляют за то, что он хотел взять буханку хлеба из машины, которая стояла у нас во дворе. И как мы были рады, когда утром увидели, что эта часть покинула наш район

Во время многократных бомбёжек: как во время наступления фашистских войск, так и во время освобождения, мы все прятались в подвале нашего дома, и прислушивались к свисту бомб с одной мыслью, «куда, куда она упадёт».

Она из таких бомб  упала в наш садик и в нашем флигеле вылетели окна, и нам пришлось переехать в квартиру врача, который во время войны был в эвакуации.

Всех детей заставляли работать. Такие девочки как я стояли на бирже труда и нас направляли на уборку квартир, где жили немцы. После бомбёжек  нас водили на аэродром и мы засыпали землёй воронки на взлётной полосе. В один день рядом с нами работали наши военнопленные и один из солдат подошёл ко мне и спросил как меня зовут, а потом очень тихо,  прикрывая рот рукой прошептал: «В какой стороне находится дорога на Москву» Я осторожно, чтобы не увидел конвой указала рукой направление и в оцепенении смотрела на него, а он шёпотом, уже отворачиваясь спросил на какой улице и в каком доме я живу. Я долго вспоминала этот случай и глаза этого солдата. В один из летних дней 1943 года после длительного налёта авиации мы не стали выходить из подвала, так как была уже ночь и мы не знали, что нас ещё ждёт. И сквозь сон мы услышали рёв моторов танков и радостные возгласы. Выйдя, из своего убежища мы увидели, что по нашей улице идут танки и солдаты - наши солдаты. Это была радость, радость какую пожалуй я не испытывала ни когда в  жизни.

И вот однажды после освобождения Орла, в сентябре 1943 года к нам в дом прибежали мальчишки и на перебой стали говорить, что меня там разыскивает какой то военный. Выбежав на улицу, я увидела солдата в запылённой форме, но я его сразу не узнала, а он меня узнал. Оказывается, после нашего разговора он решился на побег, дошёл до фронта и принял участие в сражениях за освобождение Орла. Во время короткой передышки он решил меня найти и поблагодарить, как он сказал - за мою смелость.

Весной 1944 года меня послали на курсы радиомеханика, после я получила распределение в г. Брянск. Там я работала на радиоузле и включала радиоприёмник для получения сообщений из информбюро о событиях на фронтах. Я работала в паре с такой же молодой девушкой как и я. Она была разговорчивой и всё у меня расспрашивала о моей жизни, а я по своей простоте рассказала, что была на оккупированной территории, и её это очень возмутило. Как мне могли доверить работать на радиоузле. После этого разговора меня вызвали в КГБ. Сейчас я даже не могу передать своё состояние, какое у меня было в тот момент. Открыв огромную дверь в большой кабинет я впала в оцепенение. Громкий голос из-за стола пригласил меня сесть. Стал задавать разные вопросы, которые эхом отдавались у меня в ушах, а в конце посоветовал получше выбирать себе подруг. Мне повезло, что этот следователь не увидел во мне врага народа.

Мы пережили этот ужас и не дай бог, чтобы это повторилось.

Н.И. Ливцова

Ливцова Нина Ивановна, 1935  г.р

 Во время оккупации мы  жили,  как и все наши селяне: холодно и голодно. По весне съедали всё что начинало зеленеть, ели даже птиц. Ночью в совхозе умерла лошадь. Так к утру от неё ни чего не осталось, люди растащили её как муравьи всё без остатка. Отец наш по возрасту не подходил к службе в армии и был назначен начальником эвакуационного поезда. В 1941 году попал в плен, и мы о нём ни чего не слышали, от него не было ни какой весточки.  В июле 1943 года немцы начали массовый вывод населения за территорию Орловской области. Полицаи предупредили жителей, и мама ночью в огороде рыла ямы, чтобы спрятать туда кой какие вещи. Всех выгоняли из домов и поджигали их.  Начался угон местных жителей из Орла. Мы долго шли пешком. Мама в тележке везла младшего брата, в то время ему было 2 месяца. А мы с сестрой шли пешком, я очень устала и хотела взять сестру за руку, но промахнулась и упала под ноги немецкому солдату, который шёл и наигрывал на губной гармошке. Он схватил меня за ворот и ударил со всей силы о землю. Я ощутила жуткую боль в груди и стала кричать, но голоса своего не слышала, мне не хватало воздуха, я задыхалась. Мама отдала брата знакомым и несла меня на руках, пока мне не стало получше. В Нарышкино нас погрузили в вагоны и мы двинулись в путь в никуда. В вагонах было душно и хотелось пить. Поезд наш прибыл в Гомельскую область. Нас привели к церкви огороженной колючей проволокой, первое время мы в ней и находились, но прибывали новые люди и начали сами для себя строилть бараки. Так мы существовали, а по другому это ни как не назовёшь, до ноября 1943 года. Началось наступление, а с ним и бомбёжки, во время которых мы все сбивались в церкви. Среди нас был дед  все его звали Михеем. Он приказал всем встать по стене храма, чтобы при обрушении купол нас всех не раздавил. Когда показались наши войска все побежали к ним на встречу. Нас приютили в каком то доме, так как мы долго не могли уехать домой. Сколько бы наша мама не останавливала машин, никто нас не брал. Дед Михей взял у мамы её шаль и обменял, где то на бутыль самогона и сказал, чтобы она держала её в руке, когда тормозила машину. Так мы и добрались до дома, но дома не было, было сплошное пепелище. Мы выстроили шалаш, в котором и жили. Из маминых запасов в огороде остался только один, который  нас просто спас, так как там оказалась швейная машинка. Хозчасть выкупила её у нас за 2 мешка муки, которые были на вес золота. Нам казалось, что самое страшное уже позади, и мы продолжали жить. Младший брат мой не раз болел и был на грани смерти, но ни на что не смотря он выжил и жив по сей день, как и моя старшая сестра.

Е.И. Кузьмина

Кузьмина Елена Ивановна, 1926 г.р.

Родилась я на Урале в глухой деревне Чащина Свердловской области двенадцатым ребёнком по счёту. Семья была бедной но очень дружной. Одежду и обувь носили  по очереди: вырос старший из своей одежды, отдаёт её младшему.

В шесть лет пошла в школу и лишь когда я училась в пятом классе мне купили резиновые калоши. В 1935 году наша семья переехала в город  Ирбит Свердловской области, где я и закончила девяти0летку.

Началась ВОВ. К нам на Урал были эвакуированы многие заводы и разные предприятия. В 1943 году к нам эвакуировали Московский мотозавод, мне исполнилось 16 лет и я пошла на работу. Началось строительство завода, но это нельзя было назвать заводом. Строили сами и это бал сарай, сколоченный  из досок, между которыми гулял ветер. Меня приняли сборщицей мотоциклов. Но до сборки мотоциклов было ещё далеко, сначала нам пришлось устанавливать и закреплять станки. Был страшный мороз 45-50 С  руки и ноги сводило от холода.   Станки стояли в два ряда в середине цеха были установлены «буржуйки» - железные круглые печки с трубой в потолок. Огонь горел круглые сутки, на этих печках готовили и разогревали еду, отогревали замершие руки и ноги. Со мной был один случай: так как мы грелись у «буржуйки», я села у неё обхватив  коленями (на мне были ватные штаны). Пригревшись, я уснула и не почувствовала как прогорели штаны и начала поджариваться моя нога. По цеху пошёл дух жареного мяса  и ко мне подскочил кто то и оттолкнул от печки, только я ни чего не чувствовала и после этого проспала двое суток. Считались мы на казарменном положении, спали по очереди. Один раз в десять дней нас отпускали домой на два часа, чтобы помыться. Мы сами сколачивали ступеньки и приставляли к станкам, чтобы удобнее было работать. На заводе в основном работали подростки, как  я и женщины, мужчин не было.

За хорошую работу и изобретательность меня перевели диспетчером цеха. В это время открылись курсы мотоциклистов – пулеметчиков. Закончив эти курсы я и ещё 60 девушек, добровольцами ушли на фронт. В областном центре меня вызвали в штаб и в место фронта меня отправили в город Красно – Уральск  работать учителем  в начальных классах. Работать пришлось в две смены с детьми из детдомов. Классы были большими по 45-50 человек. Работать было тяжело. В обед мы кормили детей, со слезами на глазах, так как приходилось делить хлеб на всех и раздавать тонюсенькие кусочки в протянутые руки детей. Иногда к хлебу добавлялась какая - нибудь баланда, приготовленная из одной капусты и воды или из крупы с мороженной картошкой.

После занятий дети отправлялись на какие – нибудь работы. Многие ходили в госпитали помогать медсестрам (резали марлю на  бинты, кормили и поили раненных, писали письма их родным, читали книги и газеты и просто, разговаривали с ними). Во вне урочное время вместе с учениками  мы вязали варежки и носки, шили мешочки для табака (они назывались кисетами). И всё это отправлялось на фронт для солдат. Не смотря на то, что не хватало и  учебников и чернил почти  все дети учились хорошо и сдавали экзамены.

Здесь я встретила Победу. 9 Мая 1945 года никто не работал. Все вышли на улицу и знакомые и не знакомые целовались и обнимались, пели песни и плясали. Закончился учебный год и я уехала домой в город Ирбит. Только после победы я узнала, что из тех 60 девушек в живых осталась только одна Галина Власова да я.

Т.П. Арсеньева

Арсеньева Таисия Павловна,  1930 г.р.

Наша семья жила в городе на Волге. В первые дни войны нас начали бомбить, так как военный завод стратегического назначения, который находился в нашем городе всегда интересовал фашистскую Германию.

   Пришёл приказ об эвакуации завода, рабочих и их семей. Мой отец работал на этом заводе, и мы начали готовиться,  в далёкий путь. Эшелон стоял за городом, грузились по ночам. Наша семья из четырёх человек получила купе в плацкартном вагоне. Едва рано утром тронулись – налёт вражеских самолётов. Наш эшелон шёл на восток, а навстречу шли военные эшелоны на запад, на фронт. Мы подолгу стояли, пропуская их. Путь был трудным и продолжался около месяца. Мне было 10 лет, а брату – 5 лет. Я закончила 3 класса школы, но в эту осень мне не суждено было пойти в 4 класс, так как нас привезли в далёкую башкирскую деревню. Отец под Уфой строил новый завод, а мы зиму прожили в деревне. И только на следующий год мы перебрались в Уфу, и я пошла в 4 класс. Каждое утро по улицам города маршировали военные курсанты и запевали:

                                              Вставай страна огромная,

                                              Вставай на смертный бой.

   Наша учительница ушла на фронт добровольцем. В школе не хватало учебников, тетрадёй и чернил. На большой перемене мы ждали завтраков, что составляло четвертинку от хлебного ломтя. Иногда эти завтраки отдавали кому-нибудь более нуждающемуся. В 12 лет по хлебным карточкам мы получали по 200 граммов хлеба в день. Было голодно, но жизнь продолжалась. В кинотеатрах шёл фильм «Свинарка и пастух». В Уфе работал эвакуированный из Киева театр оперы и балета. Я слушала там оперу «Севильский цирюльник», но главное, мы всегда слушали по радио сводки с фронтов. Мы радовались каждому сообщению о победах в сражениях наших войск. И когда мы услышали сообщение о том, что защитники Сталинграда не пустили немцев к Волге, то радости не было предела. Это был коренной перелом в ходе Великой Отечественной Войне.

   Когда я  училась в 5 классе, родители принили решение о возвращении в родной город. Дом разрушен, квартиры нет. Отец живл в общежитии, работал на заводе, а мы с мамой живли в деревне. Я продолжала учиться в 5 классе деревенской школы. Школа находилась в семи  километрах от дома, дорога проходила через лес, но это меня не останавливало. Я успешно заканчила 5 класс, и мы переехали в город, родители получили комнату в коммунальной квартире. Я со своими одноклассниками посещали госпиталь и давали там самодеятельные концерты. По просьбам раненных бойцов мы помогали писать им письма своим родным. И вот весна Победы. Радость и ликование, слёзы матерей и жён.

   Летом 1945 года меня от школы посылают по туристической путёвке «По местам боевой славы». Я благодарна своим родителям, что они меня в 14 лет отпустили одну в эту поездку. Я еду на поезде в областной город Ярославль. У меня в мешочке из клеёнки -свидетельство о рождении, продовольственные карточки и путёвка. В Ярославле по адресу я разыскиваю турбазу, там готовятся к путешествию по двум маршрутам: Краснадон и Сталинград. Я выбрала поездку на пароходе по Волге в послевоенный Сталинград. Под руководством преподавателей мы отоварили свои продовольственные карточки и погрузились на пароход в 2 каюты 3-го класса. Незабываемая поездка, дежурные на камбузе варили еду, но мы уже были сыты  впечатлениями окружающей жизни. И вот он – Сталинград! Всё разрушено, всё, кроме одного 2-х этажного дома, где собираются материалы о Сталинградской битве для будущего музея.

   Люди живут в подвалах, на земле на кирпичах готовят еду и греют воду. Нам рассказывали, какие жестокие бои разворачивались за Мамаев Курган, как немцы рвались к берегам Волги. Страшные были налёты вражеских самолётов, небо было чёрное, день и ночь летели бомбы и всё вокруг рушилось. Советские люди стояли насмерть. Мы видели Дом Павлова, одни стены, окна-дырки. Здесь отстреливались до последнего патрона.

   Мирные жители тоже проявляли чудеса героизма, помогали раненым всем чем могли. Одна женщина в подвале сохранила козу – кормилицу, которая снабжала молоком четверых её детей. Они выжили в нечеловеческих условиях.

   В разрушенном городе функционировал кинотеатр – четыре стены, на одной простыня вместо экрана, деревянные скамейки и дверной проём для входа. Когда темнело и звёзды загорались на небе, начинался киносеанс.

   Мы побывали в подвале разрушенного дома, где находился магазин, там мы отоварили продовольственные карточки на хлеб, жиры, сахар, в другом конце магазина продавали керосин. Но самое главное, рядом со входом в магазин на стене висела деревянная табличка с надписью «Здесь был взят в плен генерал – фельдмаршал Паулюс»

   В Сталинграде фашисты потеряли четвёртую часть всех своих войск, действовавших на фронтах. Гитлер объявил 3-х дневный траур. Это был коренной перелом в ходе всей войны.

   Мы видели в разрушенном городе колонны пленных немцев. Они шли на работы по восстановлению планетария. Жалкие, понурые, в длинных шинелях и огромных башмаках, они не вызывали у нас ни страха, ни ненависти, а скорее всего чувство сожаления.

   

Л.П. Фабричная

Любовь Павловна Фабричная

Когда началась война жили мы  в городе Егорьевске Московской области. Немцы очень быстро продвигались к Москве. Если бы они захватили наш город, то мы все – жены командиров, дети -  были бы расстреляны. Поэтому нас решили эвакуиролвать. Посадили в теплушки и повезли в Ташкент… Но в дороге заболели братики. Пришлось сойти с поезда. Мама решила поехать в город Куйбышев, где жил со своей семьей  названый «брат» - по детдому - отца дядя Витя. С большим трудом достали билеты на последний пароход, который плыл вниз по Волге. Но в Куйбышеве нас не высадили, так как город был закрытым. Отвезли подальше и высадили на какой-то пристани. Поезда ходили редко, билеты не продавали. Кое-как, больше в открытых тамбурах,  добрались вместе со знакомыми до Чапаевска.

            Почти 4 месячная поездка подкосила здоровье. Скудные пайки, остановки в тупиках на несколько дней – пропускали эшелоны на фронт – не прошли даром. Мама обратилась в медпункт, и ее вместе с двумя моими братиками отправили в больницу. У мальчиков оказалось воспаление легких. Целый месяц врачи и мама, которая несколько раз отдавала кровь своим и чужим детям, боролись за жизнь детей. Но младшего спасти не удалось. 2 декабря 1941 года он умер.

            А тут еще не было известий от отца. Мама писала всюду письма, но ответа не было.

            На нашем пути попадалось много хороших людей. Меня на целый месяц, пока мама находилась в больнице, взяла женщина, которая ехала с нами  в поезде. Приехал из Куйбышева дядя Витя, купил нам одежду теплую, продукты, помог найти жилье. Тогда эвакуированных подселяли к тем, у кого была большая площадь. Нам и здесь повезло. Очень милая пожилая пара с любовью, вниманием отнеслась к нам. Они подкармливали нас, шили одежду.

            В декабре пошла в школу. Она была далеко от дома. Половина школы была занята госпиталем, а в другой половине в три смены занимались ученики. После уроков ходили в госпиталь, где выступали со стихами и песнями перед ранеными. По их просьбе писали письма родным. Кроме того вышивали кисеты, платочки для воинов,ходили по дворам и собирали для фронта носки, варежки, табак. Потом нам помогали посылать все это на фронт. В каждую посылку вкладывали письма, в которых просили скорее разбить врагов и вернуться домой.

            1 января 1942 года для нас оказалось счастливым днем: получили телеграмму от отца и узнали, что он жив, находится в госпитале. А затем из города Чирчик около Ташкента получили подробное письмо, отец писал, что был тяжело ранен в боях под Москвой и отправлен в глубокий тыл. Лечили долго. В марте при возвращении в свою часть заехал на сутки к нам. Как же мы были рады! Ни на шаг не отходили от отца.  Но мы не могли себе паредставить, что это была последняя встреча.

            С фронта отец часто присылал письма – веселые, патриотические. Я же писала о своей учебе, как меня приняли в пионеры. Мы давали торжественное обещание, а галстуки нам одевали раненые из госпиталя.

            Жизнь была, конечно, тяжелой. Трудно было с едой.  Помню, в школе нам давали по сниске сушек. А братик всегда ждал меня из школы, сидя у окна. Эти сушки я сама не ела, а приносила братику. Очень уж он после болезни худеньким был. Мы его все очень жалели. В начале 1943 года получили извещение о гибели отца под Сталинградом. Мама упала в обморок, а я на месяц замолчала. Очень любила я отца.

            Но… Жизнь продолжалась. Летом 1943 года дядю Витю перевели в Ульяновск. Он нас забрал с собою. Мама сутками работала в госпитале, брата отдали в круглосуточный детсад, а я жила в семье дяди.

            Когда освободили Орел, мама решила возвратиться на свою родину, где жили ее родственники. Все ее отговаривали. Но все уговоры были бесполезны. И вот в апреле 1944 года приехали мы в город Орел.

            Когда вышли из вагона, то увидели перед собою руины. Транспорта не было. С узлами через весь город пошли на Монастырку, где жила сестра мамы со своим сыном в комнате 8 квадратных метров. Муж ее тоже погиб. Как мы там умещались, даже сейчас трудно представить.

            Вот уже когда для нас настали действительно трудные времена. Помощи никакой. Специальности у мамы нет, а нас надо было кормить, одевать, учить. Через военкомат мама добилась жилья, нам дали целый дом, хозяева которого с немцами уехали. Да еще был небольшой кусок  земли. Прожили мы там год. Хозяева вернулись, и нам дали квартиру на улице Ленина. Училась я в женской школе № 17. Мне очень не понравилось, что там одни девочки, до этого я больше дружила с мальчишками. Учеба давалась легко, школа для нас была родным домом: кружки, сбор металлолома, посадка деревьев (до сих пор смотрю в парке на свои деревья), разбор руин. Много читала, забывая в это время о еде. А есть хотелось постоянно. Все было по карточкам. Можно было что-то купить на рынке по ценам…. В школе давали завтраки, но я несла кашу домой, чтобы дома сделали суп для всех. А какие дорогие учебники, которые в школе давали на 4-5 человек!  Но в конце учебного года пришла библиотекарь и попросила желающих помочь привести в порядок учебники. Целое лето несколько человек ходили к ней. Какая же была радость, когда 1 сентября пришла в класс библиотекарь и вручила нам по комплекту учебников на каждого. Очень нам все завидовали.

            Дома было много работы: принести воды, угля, дров, растопить печь. Часто ревела, когда уголь не разгорался, а дрова надо экономить.

            Но несмотря ни на что, мы оставались детьми. Открылся дом пионеров прямо напротив школы. Мы, конечно, туда устремились. Записались в спортивную секцию. Сколько было восторга, когда выдали спортивную форму. Мы часто выступали в кинотеатре перед началом сеанса с упражнениями и построением пирамид.

            9 мая 1945 года кончилась война, но жить было трудно. Возвращались с фронта  отцы, но мама оставалась одна с нами. Очень тяжелыми были 1946 – 47 годы. 46 – й  год был голодным. Было даже решение правительства о помощи детям, у которых отцы погибли на фронте. Нам давали талоны на обед, и мы с братом дошкольником каждый день ходили в столовую, где делили тарелку супа на двоих. Но потихоньку жизнь налаживалась. Появились коммерческие магазины, в которые ночью занимали очередь. Цены там были выше государственных, но гораздо ниже базарных. Покупали крупу, какие-то макаронные изделия, хлеб. Большой радостью для всех была отмена карточек в 1947 году. Долго не могли привыкнуть к тому, что можно покупать много хлеба.

            Мы, дети войны, прожили трудную жизнь, но поколение военного времени – стойкие люди. Мы никогда не теряли оптимизма, всегда верили в лучшее, и в любое время доброта, стойкость наших людей пересиливали все трудности – это спасало от отчаяния в самые тяжелые дни. 

В.В. Заботкина

Валентина Васильевна Заботкина,
1935 г.р.

Я не помню дня, когда и как началась война. Мне в ту пору было всего 5,5 года. Но в мою детскую память навсегда врезалась суровая осень 1941 года.

 Уже на земле лежал снег, а колхозники продолжали уборку хлебов. Возле нашего дома были поставлены скирды с необмолоченными зерновыми культурами, расчищена площадка, где колхозники молотили зерно машиной, которую приводили в движение лошади. И вот однажды, в середине дня, а день был морозный, солнечный, на току (так называлось место, где молотили зерно) появились немцы. Их было много. Они стали сразу забирать лошадей, вошли в дом. Мы, маленькие дети (а нас было трое: брат Николай 1938 года рождения, сестренка Сашенька, ей было всего полтора года и я), забрались на русскую печь и тихо плакали, прижавшись друг к другу. Мы очень испугались, сестренка вся дрожала.

Немцы стали везде шарить, ловили кур, пошли в кладовку. Один из немцев стал требовать у мамы молоко, мясо, яйца. Наш деревенский мужчина посоветовал маме сказать, что у нее этого нет. Немец, очевидно, понял, выхватил пистолет и побежал за ним, но тот успел убежать в овраг. Вот тут-то я и услышала первый выстрел. Мы очень испугались, что немцы нас и нашу маму застрелят.

Наши войска отступали, сжигали стратегические объекты, чтобы ничего не досталось врагу. Горел на станции элеватор с зерном, складские помещения. Все вокруг гремело, полыхало, ухало. Весь горизонт был красным.

А потом вдруг стало тихо, очень тихо. Опасной была эта тишина. И вдруг снова гул – это по деревне пошли немецкие машины, танки, пушки. Нас не выпускали родители на улицу. Немцы остановились в деревне, а машины и еще большие группы немецких солдат двигались вдоль деревни. От гула и грохота машин отваливалась штукатурка в домах. В доме моей бабушки все стены были голые, стояли одни бревна. Бабушку Анастасию Васильевну с невесткой Машей и тремя внуками Галей, Колей и Мишей выгнали из дома. Они стали жить в кирпичном амбаре, пристроили там железную печь и ютились  все в этом маленьком помещении.

Наш небольшой поселок возле колпнянской деревни Сомово Дубровка стоял в стороне от дороги, и зимой немцы у нас не разместились, так как приезжать к нам было трудно : деревня стояла над оврагом.

Однажды зимой по оврагу к нам пришли человек пятнадцать советских солдат. Они были в морской форме. Помню черные бушлаты и черные бескозырки. Моя бабушка, Ирина Стефановна, накормила их картошкой и молоком, а потом показала им дорогу к линии фронта.

Следующий эпизод, который врезался в мою детскую память, - это освобождение нашей деревни. Это уже был февраль 1943 года. Немцы готовились то ли к наступлению, то ли к обороне,устанавливали за огородами пушки, маскировали их  срубленными деревьями.

Вся наша семья : мы, трое детей, бабушка Ирина Стефановна, мама Мария Васильевна и дедушка Михаил Игнатович, - сидели одетыми, спали одетыми, так как печь топить не разрешали. Немцы начали нас выгонять из домов. Но была лютая зима. Куда идти? Так и сидели в доме, ждали: если начнется бомбежка, то должны были спрятаться в сарай. Так продолжалось несколько дней.

Примерно на третье утро проснулись – было тихо-тихо, и нет никаких пушек. Немцы ушли, не успев поджечь деревню.

В это же утро вошли в деревню советские войска. Красноармейцы были очень усталые, с изможденными лицами. От усталости ложились на солому прямо на улице. Сколько можно было, мама и бабушка расположили в доме : на печи, на полу, везде, где было можно. Нам дедушка сказал, чтобы мы не шумели, что людям надо отдохнуть и поспать. День был удивительно теплый, пригревало солнце. Во второй половине дня они ушли.

У нас в доме остановились разведчики, их было 12 человек. Жили они у нас две недели. Каждый вечер уходили на разведку по нескольку человек. Но однажды ушли все. Помню, как их целовала бабушка, называя сынками. Обещали вернуться через два-три дня, но не вернулись. Мама говорила, что все погибли.

Было трудно и страшно, когда шла война.Люди голодали, пекли хлеб из лебеды, конского щавеля, добавляя немного очисток от картофеля и немного муки. Хлеб был темный и клейкий. Моя маленькая сестренка Сашенька опухала от голода.Она была у нас очень красивый ребенок, и мы ее очень любили. Ей тоже было страшно, наверное, потому  у нее с детства больное сердце.

Весной 1943 года мы получили извещение о том, что папа Дубровский Василий Михайлович (он был с первых дней на войне, служил в артиллерии) пропал без вести. Мы очень плакали. Бабушка Ирина Стефановна несколько раз теряла сознание. Прошло немного времени, пришла похоронка, что папа погиб. Опять слезы. Собрались соседи и тоже плакали, потому что каждую семью могло постичь такое несчастье.

К нашему счастью, наш папочка остался жив. Трудно описать ту радость, которую мы испытали, когда получили от него письмо. Оно адресовано было на сельский совет. Опять пришли соседи, и все плакали теперь , но это были слезы радости. А потом бабушка накрыла стол, на котором были огурцы, капуста, картошка и даже сало, которое бабушка сохранила от немцев в стоге соломы.

Война мне снится и сейчас. Особенно гул бомбардировщиков, которые тянулись с запада на восток, визг истребителей, рокот моторов машин. Я часто во сне просыпаюсь от этих звуков и в холодном поту сажусь на постель, больше уже я не могу уснуть.

Л.Е.Раевская

Раевская Людмила Евгеньевна

Когда началась война мне было 3 года 10 мес., а брату моему было 5, 5 лет.

Немцы уже входили в Орел, когда мама, погрузив на последнюю грузовую машину всю свою «марочную базу», которой она заведовала (работала на почте), заехала за нами домой, а жили мы на 2-ой Песковской (где теперь стоит Орловский государственный институт), побросала нас раздетых, завернув меня в шаль, в кузов грузовой почтовой машины и мы поехали по дороге на Елец.  Немцы уже занимали Орел. Бабушка осталась одна, т.к. дети её – мужчины – ушли на фронт, а сестры мамины жили в других городах. Отец мой, Раевский Евгений Григорьевич, уже был на фронте в роте связи (т.к. он тоже работал на телеграфе и был сразу призван в Армию).

Долго, очень долго, мы ехали на Урал. Поезда наши бомбили, мы ехали в почтовом вагоне, но мы остались живы.

Привезли нас на Урал в маленький городок (а может быть поселок – не помню) Сумз, где протекала река Чусовая. Поселили нас на почте (маленький домик), где днем мама принимала письма и посылки, отправляла телеграммы и переводы денег, получала "похоронки" на родных Сумза… видела слезы и горе людей.

На почте стоял длинный деревянный стол, на котором упаковывались посылки, писались письма и переводы, а ночью – мы с братом, постелив какие-то вещи – спали на этом столе, мама спала на скамейке. Жилья у нас не было. Потом нас с братом взяли в детский сад, там нас хоть как-то кормили. Мы начали болеть цингой и опухать. Мама по ночам начала шить (местным жителям – ей дали на время швейную машинку) одежду, чтобы хоть как-то нас поддержать, так как мы были совсем маленькие. Денег у людей не было, и они приносили нам кто что мог – лук, картофель, грибы, капусту – со своих огородов. Когда брат сильно простудился и умирал – маме стали давать стакан козьего молока. Это был конец 1941 года. Весной 1942 года мы посадили 1,5 ведра картошки, и осенью мы уже могли вволю поесть в воскресенье. Дали нам и комнатку на 2-м этаже двухэтажного деревянного дома (там все дома были деревянные, т.к. мороз был по 40 – 50  градусов).

Постепенно мы «приживались», осенью мы ходили за грибами в лес, т.к. он сразу начинался за нашим поселком. Грибов (опят) набирали мешками – их была пропасть, т.к. кроме местных жителей никого не было. Грибы солили, варили, сушили – так прожили еще одну зиму.  Начинался 1943 год. Я уже подросла, и брат тоже. Помогали маме, разносили письма, газеты, когда не были в детском саду  или приходили пораньше домой.

Там  был и кинотеатр. Серый одноэтажный дом, где нам с братом знакомый сосед разрешал из будки, откуда показывали фильм, смотреть фильмы. Очень отчетливо помню фильм «Тимур и его команда», когда тимуровцы перевесив через забор зайчика не веревочке, утешали плачущую девочку у которой отец был на фронте. Помню, как однажды, в первую нашу зиму по приезду, нечего было есть совсем и мама, оставив нас одних дома, закрыв на ключ, уехала в Свердловск, чтобы что-то продать и купить продуктов. На ничего не оставила поесть, а дома оставался один кочаник капусты из которого она собиралась сварить щи. Когда она вернулась к вечеру – кочан был съеден. Ну и досталось нам, особенно брату. В 1943 году пришло известие – отец пропал без вести под Сталинградом. Там была настоящая бойня, а он был в роте связи на передней линии.

В 1943 году освободили Орел и мы двинулись домой. Ехали мы очень долго. Наш почтовый вагон цепляли к разным поездам – в  основном везли в тыл раненых солдат. Сколько мы всего видели! Раненных, искалеченных, больных – но вечерами красноармейцы пели пенсии, читали стихи, даже танцевали под гармошку. Ведь ехали-то домой, в тыл!

Приехали в Орел к Новому году. Бабушка осталась жива и наш маленький старый дом тоже. Вот тогда я впервые в жизни увидела «немецкий шоколад» и попробовала его. Бабушка выменяла плитку на рынке – ждала нас, знала, что мы едим домой. А дома был голод. Немцы, уходя из Орла взорвали элеватор с зерном, оно горело и весь город ходил за этим горелым зерном. Вечерами мы его перебирали, совсем горелое выбрасывали, а остальное бабушка парила, затем прокручивала через мясорубку, добавляла вареную красную свеклу и пекла лепешки, которые я не могла есть. До сих пор помню этот ужасный запах и вкус.

А потом, ночью, 8 мая, в 2 часа ночи нам стали стучать в окна и кричать – «Победа, войне конец» - и черный репродуктор – тарелка, который висел у нас над комодом, голосом Левитана объявил – «Победа, войне конец!». Это было сумасшедшее ликование!

А потом, в конце 1945 года вернулся внезапно отец, которого мы уже не ждали. Тогда много было «пропавших без вести». Он вернулся из немецкого плена. Раненый, без сознания, под Сталинградом попал в плен. Был в разных лагерях и в апреле 1945 года попал в Бухенвальд, в количестве 200 человек их привезли  в электротехнический цех, где выпускали химические снаряды. Это был цех смертников. Работали они без масок, без защитной одежды, без перчаток. Через месяц он уже не мог ходить, весь покрылся гнойниками, болел. Болели и другие люди и их готовили в газовые камеры. Но тут началось наступление на Берлин и они остались целы. Их просто не на чем было увезти в газовые камеры, а сами они уже не вставали.

Освободили их американцы и «разбирались»  с ними до конца года, потом всех отпустили домой. Когда отец вернулся началась «проверка». Мама, после Урала, работала начальником Главпочтамта. Она была награждена медалью «За заслуги в тылу». Медаль – удостоверение было подписано самим Георгадзе.

Но, когда вернулся отец, маму с работы перевели просто в почтовое отделение связи, т.к. отца исключили из партии, на свою работу его не взяли, на нас смотрели как на врагов. И я везде, заполняя анкеты, писал – отец был в плену. У него был номер на теле, зубы выбиты прикладом, нога вся от бедра и до ступни была обожжена смолой (кожи на ней не было до кости). Мы с братом очень долго чувствовали «надзор» за семьей.

Таково было моё горькое детство.