А.Н. Щепетина

Анна Никитична Щепетина, 1924 г.р

        К началу войны мне было 17 лет. Когда  пришли немцы, они стали ходить по домам,  к нам в дом тоже пришли,  мать вышла на улицу и я за ней. Немец хотел снять с матери овчинную шубу,  я стала заступаться,  не отдавать шубу, он меня отталкивал,  а я начала его бить по рукам и за ноги хватала, но шубу не отдала. Как он меня не убил, не знаю?! Потом они у нас жили, я спала на лавке, а они на полу.

     Когда жгли деревню я стала выгонять скотину на улицу и погнала через огород в Одонки. За мной пошли 2 немца, один  из них застрелил поросенка. Подошел,  разрезал брюхо,  вытащил потроха, положил на плечо и понес, я за ним, а другой ухватил кишки и в меня бросил, а я схватила что-то из потрохов и в него бросила и тут меня тоже не пристрелили. Скотину отобрали у  всех и угнали.

Вся молодежь ходила в Пруды, чистить  дорогу от снега, у каждого была своя пайка,  если не управлялись с ней, то наказывали. Однажды шла наша колонна военных они отступали от д. Тюково на Ефремов, и одна из девчат кричит «Нюрка, отец твой в колонне». Я побежала за ними, догнала отца и пошла с ним рядом. Мы с ним разговаривали, я ему рассказала как мы живем. Он мне говорит возвращайся  а то не успеешь пайку дочистить. Я говорю «мне помогут». Потом я к нему ходила пешком в Ефремов, дня за 2 добиралась. Когда нас отправили в эвакуацию в Моховое,  я и оттуда ходила в свою деревню,  проверяла цела ли картошка: она была зарыта в подвале (очень была шустрая на ногу). Однажды меня остановил часовой,  я ему сказала зачем иду. А пришла домой,  посмотрела а картошки нет её наши военные  забрали. Я к командиру пошла,  все ему рассказала и он приказал вернуть картошку. Когда  вернулись из эвакуации, сажали картошку своими семенами и другим давали, благодаря ей мы и перезимовали зиму. 

     В эвакуации  я отучилась на курсах трактористов. Когда вернулась домой пошла работать на тракторе в МТС. Отработала там 5 лет до 1947 года. Ремонты делала сама, однажды юбка попала в «магнету» и сорвала ее с меня, все кто рядом был как засмеются, штанов не было под юбкой одна рубаха,  я как гаркнула «чего не видали» и крепким словцом еще добавила.  Вообще я очень боевая была.   В семье   было  6 детей:  Васю в 3 классе задавил Илья Синицын на машине, брат Коля подорвался на мине, после войны играли с Устюшковым Васей, нашли мину и она взорвалась, им было по 11 лет, до сих пор вспоминаю. 

А.П. Терёшкина

Анна Павловна Терёшкина, 1926 г.р.

Когда началась война,  мне было 14 лет. Жили мы на Сорочем поселке,  теперь поселок Зуша. В семье нас было 5 детей. Отец был  хромой,  поэтому его на войну не взяли. Молодежи в поселке  было очень много:  все собирались на выгоне (на лугу) гуляли,  ребята играли в футбол. Однажды,  идёт из Голуни Федор Лякишев, он печником был,  и говорит «ребята война началась», но ему мы  не поверили, а потом председатель Дмитрий Федорович  Панфилов пришел и сказал что  «правда война началась»,  ребята перестали играть. Потом начали приносить повестки, ребята сами сломали футбольные ворота, из поселка  ушли на войну 28 человек.   

 Скоро мы узнали что немцы в Голуни,  у нас в Сорочем их не было. Потом когда  стали  уже отступать пришли и к нам,   выгоняли всех из домов. К нам в дом пришёл немец и у матери спрашивает «сколько лет», на меня показывает, а я рослая была,   мать говорит «пан она маленькая еще,  13 лет» он говорит «прячь». А мой брат Сергей и друг его Свиридов Сергей, маленькие еще совсем, боевые такие  были,  подходят к немцу и говорят «пан дай закурить», как он им дал по шее, и говорит «Ты еще маленький». Мы ушли из дома, хозяйство всё оставили. У нас была корова, а накануне ухода попрятали зерно и кое какие вещи закопали. Немцы стали спешно уходить,  а мы пошли на Подъяковлево. Вели нас 3 наших военных, когда шли по нам начали стрелять с Горки и нам приказали ползти через речку, где колодец. С нами была тетка из Москвы, отцова сестра,  у нас с ней были одинаковые пальто, она говорит «Да откуда же он стреляет?» привстала, и ей сразу 6 пуль в  грудь попало. Мы все испугались, а мать  как заголосит «Ох,  Нюрку убили»  пальто-то  одинаковые, а отец говорит «Нет, это Марья, сестра». К ночи приползли в Подъяковлево  расселились кто где, а под утро зашли мужики и говорят, поселок наш горит зарево кругом.

   Семья Зенкиных пряталась в лесу «Дубовшин», они первые пришли в Сорочий затушили наш дом там сгорела крыша. Крышу потом отремонтировали и жили наша семья  7 человек, Свиридовы 4 человека, и еще мамина тетка  с семьей. Когда вернулись, корова наша оказалась цела, благодаря ей мы и выжили. Немцы ушли и осели в Вяжах, а мы жили под страхом, спали не раздеваясь, поэтому и вшей было много.  В эвакуации были одну зиму. После эвакуации я работала на тракторе ХТЗ. Зиму отучились, сначала прицепщиками,  а к осени дали трактор, если поломка легкая сами делали, если сложная, то бригадир.Отработала 5 лет.

 Об окончании войны узнали от бригадира Епихина, он приехал к нам в поле и говорит «Девки хорошую новость я вам привез, война окончилась, ставьте трактора, идите домой». Пришла домой,  мать плачет, весь народ идёт на Голунь,  там был митинг, а потом гуляние. Это событие самое счастливое в моей жизни,  я никогда больше не видела столько счастливых и радостных людей вместе.    

    Один брат   1924 г. р. погиб под  Мценском, мать ходила к нему когда служил. Он пришёл из разведки, ему говорят «Панфилов к тебе мать пришла», он как дал плясака (он был очень веселый: пел, плясал, на гармошки играл). Мать его всю ночь пока он спал за руку держала, ему давали отпуск на 10 дней а он говорит «Вот еще раз схожу в разведку, приведу языка, тогда в отпуск домой поеду», и в последней разведке он погиб. Похоронили во Мценске в братской могиле. Мы были в эвакуации, в Корсаково,  туда нам и принесли похоронку на брата Сергея Павловича в 1943 г.

А. Ф. Малахова

Анна Фёдоровна Малахова, 1929 г.р.

Когда   пришли немцы,  мне было 11 лет. Нас в семье было 5 человек детей, мать и бабушка Зенкина Домна Ивановна,  ей было 82 года. Нам говорили что немцы все вещи отбираю и мы выкопали в сенцах яму и спрятали в ней сундук с вещами.   Через нашу деревню проезжали конные обозы: лошади у них были очень большие крупные мы таких и не видели. Однажды проехал огромный обоз, и конца и края ему не было, начало обоза уже скрылось за Дубовшином (лес), а он всё шёл и шёл по деревне, Немцы слазили с обоза: ловили кур,  палкой по ним кинут, подобьют и с собой заберут. Потом обозы стали у нас останавливаться, к нам в дом поселились немцы.  Выгнали корову со двора, а туда своих лошадей поставили, и в сенцы завели лошадей. На улице мороз: куда девать корову, мать отвела её в сад там маленький сарайчик был, мать с отцом там спали летом туда и поставила,   а он такой тесный, не знаю как она там поместилась. Когда немцы отступали,  забирали скот и угоняли, заходили на дворы отвязывали, а наша была в саду,  её не нашли, поэтому корова осталась. Отец был пчеловодом ульи стояли в подвале немцы всё разорили мёд забрали.

     Каждый раз когда они входили в дом  наставляли на бабушку автомат и спрашивали «матка русский солдат есть, партизан есть» бабушка отвечала «нет никого, одни дети». Один  финн,   постоянно у бабушки что-нибудь спрашивал, а она не понимала, и он её ножом в бок тыкал, у неё весь бок был синий, она говорила, я наверное куда ни будь уйду. Спали они на полу,  мать отправляли за соломой, она приносила и стелила им. Один австриец брал наши платки «кресты» черные, белые стелил их на солому и ложился на них спать а сам приговаривал «матка русский платок - спать  добре» бабушка только головой качала и глаза вытирала уж очень ей было жаль платков. Потом они отмечали праздник, Рождество: поставили на стол маленькую ёлочку, им присылали посылки, с конфетами и пряниками. Мы сидели под кроватью. Один  немец дверь открыл и зовет меня, я самая старшая из детей, выползла к нему он дал нам гостинцы по прянику и по конфете, положил мне руку на голову и говорит «немецкий солдат добрый». Однажды мы сидели на печке, а немцы ели и пили за столом. Нам так хотелось есть,  а как поесть если они сидят? И тут забегает один немец и кричит «шнель»! Все быстро подхватились и убежали, а бабушка говорит, «давайте я вас поскорей покормлю», достала щи из печки, они прокисли, а мы голодные едим. Прибегает соседка  «баба Доня». Как застучит в окно «некогда есть, деревня уже горит». Мы быстро собрались и ушли из дома даже некогда было что ни будь взять с собой, мать только успела схватить попонки, дерюжки. Мы убежали от немцев под берег р. Зуша, там было поле конопляное, остались снопы. Мать настелила прям на снег,  укрыла нас попонками,  так мы и лежали всю ночь. Мороз, вьюга   было очень холодно.

     Когда жгли деревню,  наша бабушка пошла посмотреть, что от дома осталось. Дошла до сада послушала никого нет дошла до угла дома, по лестнице залезла на потолок и снегом потушила,  не дала до конца дому сгореть. Потом она вернулась на берег,  сказала что немцы ушли, а дома «чадуют»,   все пошли тушить дома. Ночью все потихоньку перебрались в омшаник,  сидели несколько семей,  дети есть просили, но никто не плакал даже маленькие. Потом опять бабушка выглянула посмотреть что на улице происходит, уже начало светать, и она заметила солдата в маскхалате,  стоял не далеко от омшаника,  он тоже что-то услышал - это оказалась, пришла наша разведка, мы к нему все как кинулись и давай голосить.

    Потом нас эвакуировали, в д. Михайловка за Моховым, бабушка осталась дома, в эвакуацию не поехала  она говорила «я уже старая мне все ровно помирать, уж лучше дома». После эвакуации, приехали домой,   а она посадила картошку, но её было мало. Рвали крапиву, варили в чугуне, забеливали молоком и ели. Было очень голодно, у меня начали пухнуть ноги, но все дети выжили, бабушка умерла еще война шла. Потом я ходила в школу в Пруды две четверти отучилась мать сшила мне «коты» из старого пиджака а когда они порвались мать меня посадила дома, сказала, что хватит учиться и весной я пошла работать сначала по наряду, а потом в лесхоз.

     Отец погиб в Польше. Мы жили очень бедно и моя мать с бабушкиной сестрой Соломониадой отдали меня замуж за вдовца, он был много старше меня, у него был сын 7 лет, я не хотела, но нужда заставила.

А.Ф. Лякишева

Александра Филипповна Лякишева, 1933 г.р.

Мы дети 1933   года рождения пошли в сентябре 1941 г. в  первый класс, не прошло и месяца, нас эвакуировали. Довезли  несколько семей на грузовой машине до  Голунского парка, заночевали, жгли костры , варили картошку, дети жарили жёлуди. На следующий день все  пешком вернулись в деревню. В  конце ноября  в нашу деревню  Мужиково  пришли немцы. Немецкие солдаты ехали обозом на лошадях и санях, останавливались на отдых по домам, расселялись, ковали лошадей, поили их, кормили, в колодце воды не хватало. Перед нашим домом стояла колхозная кузница, и у нас немцев было много, одни уезжали, следующие селились. Наша семья состояла из 5 человек: отец Митриченко Филипп Васильевич 1907 г. р. инвалид детства, мать Митриченко  Аграфена Николаевна 1905 г. р., я дочь 1933 г.р., сестра Таня 1936 г.р. и сестра Анна родилась 9 ноября 1941 г. Немцы хозяйничали  как у себя дома, забирали у жителей деревни всю живность. Один раз мать с маленькой Анной выгнали из дома,  потому что Аня плакала. Всего не  расскажешь, слёз было много. Особенно тяжело было при отступлении немцев. После праздника Рождества они начали отступать. Нас немец один предупредил, будем жечь дома,  уходите на речку. Весь наш  "низ" деревни ушли на речку Верещагу,  под кручу, у моста. Немцы угоняли с собой коров, скотину. Дома горели,  крыши у всех домов соломенные, построенные близко друг от  друга. Ночь была холодная, мать взяла меня и Таню, а Анна была у матери в пазухе. Она говорит, пойдемте к дому погреемся, но мы не смогли дойти, очень снега было много, вернулись к реке. Я и Таня немного поспали на пиджаке, а днем все- таки пришли в дом. В доме крыша, двери, окна сгорели. Я не помню,  переночевали мы в нашем доме или нет, а утром пришли немцы  и приказали собираться на улице колонной,  становитесь и идти с ними,  в Германию. С нами шли  Митриченко  Анна Васильевна  со свекровью, Митриченко Надежда  Архиповна  с двумя детьми дочь Мария 1936 г.р. и сын Николай 1939г.р., Митриченко Варвара Гавриловна со свекровью и дочерью Анной 1940г.р.,  шёл мой отец,  его не взяли на фронт, он инвалид детства, не рабочая правая рука , работал и писал левой рукой. Помню, прошли  мы лес «Березник», немцы что- то  стали суетится, которые нас охраняли, обгоняя нас, быстро от нас уезжали. Старшие  заговорили между собой,  наверное наши солдаты быстро наступают. Подходя к деревне Пруды, из колонны стали отделятся люди и уходить в первый дом Еськиных , и выстрелов не было, мать мне говорит, «Шура держись за мою шубу крепко, а Таню держи за руку тоже крепко», а у матери за пазухой Анна, ей всего три недели от роду «дойдем до  дома тетки Аленки (это мамина сестра) держитесь ко мне поближе если будут стрелять, то чтобы нас сразу всех убили». Я на мать обиделась за эти слова и говорю «может в нас стрелять не будут», и хорошо получилось, не в кого немцы не стреляли. Переночевали у тетки  Аленки  и днем на второй день пришли в Мужиково в свой сгоревший дом. Чемодан у нас был с бельём и турецкими большими платками их было 13 штук, очень красивые, называли их почему-то «большие кресты»,  когда были в Прудах деревня была еще не сгоревшая , надеялись не успеют немцы сжечь  отец спрятал чемодан в навоз, но и их деревню сожгли и чемодан с платками сгорел, мать тогда сильно плакала, дом горел слез не было, а по платкам плакала. 

    В доме сгорели крыша,  двери, окна, все подсобные постройки, потолок в доме не отвалился и соседи сидели у нас. Перепеленали  Анну  во что было, хорошо мать кормила  её грудью, молоко было - это её и спасло от голода, а вот волосы на голове местами выпали и больше не выросли до сих пор голые «пяточки».

В нашем доме зимовали 4 семьи  мы и соседи Митриченко Анна Васильевна ,свекровь Митриченко Надежда Яковлевна, дочь Мария 1936г.р. ,и сын Николай 1939г.р.,Митриченко Варвара Гавриловна с свекровью Марьей и дочерью Анной 1940г.р., мамина мать Терехова Ефросинья Яковлевна с снохой Марией Ивановной и внуком  Леней 1934г.р. Перезимовали в тесноте. Бабушкин дом не сгорел он был кирпичный и крыт железом, его разобрали наши солдаты  для печей в блиндажах и  для других нужд.

Был разговор среди женщин якобы немцы быстро отступали и коров с собой не угнали оставили в какой то деревне. Несколько женщин ходили искать,  вернувшись рассказали что  коров нигде нет и немцы укрепились в селе Вяжи.

            Наступила весна 1942 года,  есть было нечего, мы очень голодали. В Мужиково наши солдаты, готовили оборону на случай наступления немецких солдат, копали окопы, делали блиндажи в три наката вдоль речки Верещаги и реки Зуша. Нашим солдатам помогали копать окопы мирное население. 
Все голодали. Ничего не сеяли и не сажали. Собирали ранней весной на картофельном поле мороженую картошку, в ней остался крахмал, ждали лугового щавеля, крапиву, лебеду, серёжки березы. П иодлатали  немного свои дома ушли  Митриченко Анна Васильевна с семьёй и Варвара Гавриловна с семьёй. Осталась у нас  бабушка Терехова Ефросинья Яковлевна с семьёй, жили до 1947года. Немцы давали о себе знать, бомбили, бомбы падали больше в реки Зушу и Верещагу. После войны много было воронок по буграм и берегам.

        Летом второй раз эвакуировали, ехали на лошадях, с нами семья Никитова Николая Михайловича его жена Анна, дочери Клава 1933г.р., Шура 1938г.р., двойня Полина и Наташа 1940 г.р. и сын Лёня 1936г.р. Николай Михайлович первый ехал, мы  за ним. В день проезжали по 20 км. В какой нибудь деревне ночевали на своих подводах, когда отдыхали, детвора собирала ягоды. Не помню, в каком селе отдыхали, рядом был лес делали шалаши, дети и взрослые собирали грибы и на костре варили еду,  было вкусно. И так добрались до села Судьбище и дальше не поехали, вернулись домой. В нашем доме были наши солдаты, они на улице пекли блины на тагане, нас детей угостили блинами, а потом они ушли в свои блиндажи. Зимовали опять в голоде и холоде, солдаты тоже голодали вместе с нами. Многие люди пухли от голода. В 1943 году эвакуируют в третий раз. Привезли в село Моховое Новодеревеньковского райна. Разместили в школе, переночевали  дети на партах, взрослые кто где. Утром приехали мужчины из деревни Твирдуновка и спрашивают, есть здесь кузнецы, нам повезло, наш отец молотобоец, а Николай Михайлович кузнец, и увезли нас в деревню Твирдуновка. Деревня была  сожена. Разместили нас по домам и отцы начали работать. Дали нам немного картошки и еще чего то из продуктов, весной дал колхоз немного земли - сотки три вскопали в ручную лопатами, жители деревни дали немного картошки,  каждую картошку разрезали по одному глазку и посадили. Отец изредка приносил из кузницы печеную картошку.  Очень скучали по дому, мать часто плакала, старалась в первую очередь накормить Анну,  ей уже было 2 года 6 месяцев, у неё был очень большой живот. Так мы дожили до конца августа. Большая радость была, когда наша армия освободили города Орел и Белгород,  был дан первый салют за освобождение этих городов. Наконец-то,  мы вернулись в свою деревню. Шли пешком, была у нас самодельная тачка, на ней  везли весь свой скарб и Анну часто сажали на этот воз.

  Дома все заросли бурьяном, в доме пусто: ни одной железки, кружки, ложки - ничего не было. Во время пожара сгорели две школы,  оба здания были деревянные. Наш первый класс учила Рябинина Софья Михайловна. С третьего класса учила нас Мосина Мария Алексеевна. Очень трудно было учиться,  потому что не было книг, тетрадей, ручек, карандашей, чернила делали из сажи, а если были химические карандаши,  то это было богатство. Книг на каждого ученика не хватало,  одна книга на трёх учеников, читали по очереди. Позже появились грифельные доски, и карандаши.   

     Нам  опять повезло. В 1942 году наши солдаты сбили немецкий самолет, упал  в районе Требушина леса, осколки от самолета долетели до дома Александры Акимовны, осколки  алюминиевые,  и у нашего отца была дополнительная работа по ночам, делал из этого материала кружки, ложки, расчески, ведра. Ещё сейчас есть куски алюминия в доме Лякишева Виктора  Ивановича. Весной 1944 года много умерло стариков и старушек, и в нашей семье умер дед Митриченко Василий Титович и бабушка Терехова Ефросинья Яковлевна. Весной 1944 года женщины пошли в поле капать землю лопатами, в день вскапывали по 4-5 соток. Другие женщины пешком ходили на станцию Верховье за семенами, некоторые приносили по 2 пуда. В них стреляли, они сильно простывали, простыла и заболела воспалением лёгких и умерла Терехова Мария Ивановна. Сын её Леня жил с нами, в нашей семье до 1947года.    

    9 мая окончилась война. В деревне Мужиково был митинг на улице. Народу было много, в основном женщины и дети, была и радость и слёзы. Многие мужья и сыновья не вернулись с войны. Помню выступление моей первой учительницы, Рябининой Софьи Михайловны у неё муж был жив. После войны вернулись мужчины которые выжили в этом аду. Началась колхозная жизнь, начали землю пахать на коровах, их было мало, потом прислали быков волов, очень они упертые были, но и с ними справлялись. Другога выхода не было.

О.С. Бурцева

Ольга Семёновна Бурцева, 1930 г.р.

Родилась в 1930 году в пос. Ломы Новосильского района Орловской области. Когда началась война  исполнилось 11 лет. В семье было трое детей. Отец был председателем в п. Ломы в колхозе «Первое мая». 

"Когда началась война, по приказу вышестоящего руководства все зерно, которое убиралось на полях, горючее надо было уничтожить, чтобы не досталось немцам. Но отец этого не сделал и зерно которое осталось на полях в стогах помогло людям пережить голод. Хлеб ели, а солому отдавали корове. Отца забрали на фронт  в 1941 году и больше мы его не видели, пропал без вести в 1944 году".

   В 1941 г. в поселок Ломы пришли немцы. Ходили по домам, выбирали какой почище, где можно было остановиться. Зашли и в дом Ольги Семеновны, а они принесли в дом кормовую свеклу с ботвой, раскидали, чтобы грязно было. Но один немец схватил её за шиворот и заставил все убрать, дал ведро чтобы помыли полы. Так они и поселились у них дома - 12 человек. 

"Мы спали в углу на соломе. Немцы нас не трогали. Имели они переводчика. На Рождество был случай. Немец стал на табуретку и запел «Волга, Волга матушка река…» Пел на ломаном русском, а затем угощал детей маленькими шоколадками. Но мать нам говорила:»Не берите, он вас отравит». Услышав эти слова, немецкий переводчик сказал: «Не бойся, матка, мы вас не отравим» С приходом немецкого карательного отряда жизнь изменилась в худшую сторону. Начали убивать, сгоняли в один дом людей и сжигали заживо. Не жалели ни людей, ни скотину. Немцы очень боялись партизан, поэтому уничтожали всех, кто связан с партизанами. Кидали детей и взрослых в колодцы. Так в д.Пруды они повесили нашего деда возле дома на дереве, посчитав его коммунистом. Повесили вниз головой , за ноги и висел пока лицо не залилось кровью. Тетю избили цепями по голове, пока она не потеряла сознание. После этого она тронулась умом и вскоре умерла. Карательный отряд сжёг и наш дом. Жили по несколько семей  в уцелевших погребах. Так прожили 2 года, а летом построили себе подобие землянки. Питались,  чем придется: ели траву, похлебку варили из конского щавеля. От голода пухли. Посуда вся сгорела, готовили в гильзах из под снарядов. Не учились. Закончила  всего 2 класса. После ухода немцев начали копать, сеять, убирать урожай и все вручную. Ходили пешком и босые, затем начали плести лапти. Был такой случай. Мама заболела и её положили в больницу с. Голунь. Я ходила проведать её, домой возвращалась когда уже смеркалось. Шла полем и вижу два волка: нападать не нападают и не уходят. Идут следом, то лягут и лежат за мной наблюдают. Сильно испугалась, но потихоньку двигалась дальше, так они меня и не тронули.

  По приказу Сталина ввели налог на восстановление деревень. У кого были корова, куры, овцы сдавали государству молоко, яйца, шерсть. Молоко носили ведрами пешком из п. Ломы в с. Голунь на сепараторный завод. Денег не было, писали трудодни, на которые давали хлеб, зерно по 200-300 грамм. Для колхоза, чтобы посеять поля, ходили пешком в с. Верховье и приносили семена по 20-25 кг. И так с мешком на плече шли пешком до самого дома. Во время эвакуации жили в Ельце и за Ельцом, за 150-200 км от дома. Кушать было нечего, меняли тряпки на картошку, а менять ходили в г. Орел. Об окончании войны узнали по радио. Собрались всей деревней, сколько было слез радости. Вот так и прошло мое детство".

Н.Е. Брылёва

Нина Егоровна Брылёва, 1931 г.р.

Помню,  это было в воскресенье, мама пошла в город на базар и быстро вернулась вся в слезах, сказав, что началась война. В село вскоре приехал верхом на лошади в военной форме мужчина начал раздавать повестки по домам. Женщины заголосили, плакали дети, стоял стон по всему селу и комиссар, как его называли,  кричал: скорей, скорей. Все мужчины с котомками садились на телеги и уезжали в сторону города, мы их с мамами провожали. Мы остались втроем: мама, старшая сестра инвалид детства и я. Немцы к нам в село пришли в сентябре 1941 года. В наш  хлев поставили своих лошадей, а на полатях было сено. Солдат пришел в дом к нам, взял меня за руку и подвел к хлеву, заставив меня по лестнице лезть на полати, скидывать сено лошадям. Я вырвала руку и убежала домой, дома меня спрятали на печь и заложили мешками с вещами беженцев ( у нас из Брянска стояли беженцы). Немец прибежал в дом с винтовкой, искал меня, стрелял под печь, а затем штыком начал тыкать в мешки, но до меня не достал, выбежал из дома и пошел искать меня по соседям, и так я на печи, просидела целые сутки,  пока эти немцы не ушли из села. Второй был случай в конце 1941 года. Немцы встречали Новый год и согнали  нас в дом, где они гуляли, чтобы мы смотрели как они пили, ели, пели и плясали и нас детей и женщин заставляли плясать, меня вытащили тоже в круг, а я прошла пол круга, бросилась к женщинам, они расступились и я пролезла между их ног и убежала на улицу, а там во двор дома, на огород  и побежала,  не зная куда. Слышала выстрелы по деревне, крики женщин. Бежала я пока не упала в снегу, воткнувшись по что-то, то был стог сена, залезла в дыру откуда хозяйка брала сено скоту, залезла туда, закрылась сеном и сидела,  дрожала от холода и страха боясь, что немцы меня найдут, и так не уснув до утра вся в слезах, не зная , что мне делать. Утром пришла хозяйка за сеном скоту и нашла меня там, принесла мне поесть хлеба с молоком, набросала на меня ещё сена и сказала: « Сиди, немцы тебя ищут» Я сидела в сене целые сутки, пока немцы не ушли в сторону д. Тростниково. Весной 1942 года к нам в село пришли разведчики в белых халатах и освободили село, но перед их приходом немцы сожгли нашу деревню дотла. Мы спаслись в подвалах, хотя некоторые подвалы они обстреляли, были убитые : женщины и дети, много раненых. После освобождения к нам в село приехали машины и нас жителей погрузили и отвезли на станцию Верховье, там посадили в вагоны. Поезд ещё не успел тронуться как началась бомбежка. Много было убитых детей, стариков, женщин. Я выскочила из вагона и спряталась под ним, а меня вытащил солдат и передал маме. Доехали мы до какой то станции, нас пересадили на подводы и отвезли в д.Лазавка, где мы прожили до 1943 года., там немцев не было, но деревню бомбили. В 1943 году вернулись из эвакуации в свое село, но жить было негде, родители, т.е. женщины,  начали строить землянки и мы жили семьями в подвалах и землянках. Все пережили: и холод, и голод, и тяжелый недетский труд. Работали в колхозе: пололи просо, молотили, сортировали зерно, скирдовали солому, ворошили сено, косили траву. С 1944 года я вместе с мамой косила рожь косой с крюком деревянным, ох а как было тяжело, до сих пор помню.  Зимой училась в с. Ямская, затем в Новосиле. В 1943 году на Орловско-Курской дуге погиб отец. Остались без крова и отца. Стремились жить, работать, учиться. Мы дети холодные, голодные, раздетые вынесли все тяжести войны и выжили,  а меня Господь сберег от пули немецкой дважды. Дай бог, чтобы это больше не повторилось,  и всегда было мирное небо над головой.

В.Н. Федотова

Валентина Николаевна Федотова

В годы оккупации наша семья проживала в Орле. Отец рядовым ушел на фронт вернулся лишь в 1946 году. Нас в семье было трое, я самая старшая. После прихода немцев ютились в подвале, мама была беременная и часто болела. У мамы были хорошие валенки, и как то раз когда мама вышла на улицу в них, то фашисты заставили  снять валенки, и в подвал она вернулась уже босиком. Как же она сильно тогда плакала, а после очень тяжело заболела. Нас детей к ней не подпускали. Жили мы какое то время с тетей, а в то время  как раз отправляли на работу в Германию. Тетя бесконечно пряталась и вот однажды, ей пришла в голову страшна мысль о том, что если она себя покалечит, то ее не угонят. И она взяла и облила себе ногу кипятком, так она и осталась с нами.

После освобождения, был страшный голод. Мы дети мал мала меньше ходили на кладбище разорять гнезда птиц и питались их яйцами. В памяти осталась не разорвавшаяся бомба, которая долгое время лежала не далеко от нашего дома.

А.И. Куренцова

Агафья Ивановна Куренцова, 1897 г.р.

 А.И. Куренцова

Родилась А.И.Куренцова в деревне Алексеевка Кромского уезда Орловской губернии в 1897 году в семье фельдшера Алексея Ивановича Куренцова, участника первой мировой войны. Мать умерла рано. Отец помог своим детям Агафье  и Алексею получить образование.

Окончив в 1918 году Кромскую женскую гимназию и педагогический класс при ней, Агафья Ивановна стала работать в Гуторовской школе учителем начальных классов.

Потом поступает в Воронежский медицинский институт. В 1927 году оканчивает его и приезжает работать в наш район.

Агафья Ивановна была и хирургом, и зубным врачом, и гинекологом, и терапевтом, и детским врачом. Сложные и ответственные обязанности легли на её плечи. Всегда доброжелательная, готовая идти в любую погоду к больному даже в дальнюю деревню, опытный, знающий врач, она имела огромный авторитет у местного населения, её искренне, глубоко любили все жители окружающих деревень.

Принимала всех, кто к ней обращался за помощью, даже приехавших издалека.

Особой любовью Агафья Ивановна пользовалась у жителей окрестных деревень, так как она не только хорошо лечила, но и учила женщин-матерей, как сохранять здоровье детей, помогала устанавливать мир в семье. Агафья Ивановна умела убеждать людей, умела разговаривать с ними, знала их проблемы и помогала их решать, если могла это сделать. Даже руководители района приглашали Агафью Ивановну выступать на собраниях по самым разным вопросам, не имеющим никакого отношения к медицине. Её авторитет был настолько велик, что ей верили, за ней шли. Между собой люди называли её «огоньком».

Началась Великая Отечественная война. Фронт приближался к нашему району, но никто не предполагал, что немцы придут так быстро.

Накануне оккупации наши зенитчики сбили немецкий самолет недалеко от больницы Агафьи Ивановны. Допросить летчика не смогли, так как он был без сознания и все попытки привести его в сознание успеха не имели. Летчик был тяжело ранен и ему нужна была срочная медицинская помощь. Наше командование хотело допросить его и поэтому его принесли в больницу. Агафья Ивановна спасла ему жизнь. Когда немцы пришли в больницу, они  были поражены. Врач лечила их летчика. Она относилась к нему как к раненному, а не как к врагу. Они забрали лётчика в свой госпиталь и долечили его там.

Немцы наступали быстро и войска Брянского фронта оказались в окружении. Стремясь разорвать вражеское кольцо, наши части вели кровопролитные бои, упорно продвигаясь на восток. Те, кому не удалось прорваться из окружения большими соединениями, мелкими группами и в одиночку начали пробираться к своим.. Были среди них больные, раненые и обмороженные. Осень 1941 года была суровой, быстро наступили холода. Ещё труднее им стало, когда начались декабрьские морозы. Больница хутора Рыжного находилась вдали от больших дорог и по этим местам шли наши воины, выходя из окружения. Случайно одна из групп набрела на больницу Агафьи Ивановны Куренцовой. Она обработала им раны и уложила в палату. Агафья Ивановна послала медсестёр и нянечек в окрестные лога и леса и те привели в больницу ещё несколько наших солдат и офицеров. Окрестности стали обходить регулярно не только работники больницы, но и жители соседних деревень. И очень скоро пустевшая в первые дни войны больница, рассчитанная на полсотни коек, была переполнена, люди лежали на соломенных матрацах в коридоре и даже в подсобных помещениях. Солдат и офицеров в больнице переодевали в гражданскую одежду и записывали под чужой фамилией, давали им фамилии местных жителей, имена тоже давали новые, придумывали каждому биографию. Приходили в этот госпиталь и партизаны, с ними у Агафьи Ивановны была постоянная связь.

 Больница в тылу врага превратилась в настоящий военный госпиталь. Не менее трёхсот операций сделала Куренцова в первые недели оккупации. С преданными ей помощниками выхаживала раненных. Медперсонал был дружным, все старались облегчить работу единственного врача. 

Работники подпольного госпиталя

Выздоравливающих и легко раненных устраивала в домах жителей окрестных деревень. Те всем говорили, что это их родственники, никто не выдал Агафью Ивановну. Утром она обходила раненных в больнице, оказывала им необходимую помощь, а после обеда шла по окрестным деревням и долечивала тех, кто находился в семьях колхозников. Когда выздоравливающие становились на ноги, снабжала их гражданской одеждой, а санитарки Надежда Емельяновна Кузовкова, Феодосия Макаровна Степачёва и др. помогали им перейти линию фронта или уйти в партизанский отряд в Брянские леса.

Свыше четырёхсот человек спасла в своей больнице Агафья Ивановна Куренцова. Это были люди с тяжёлыми ранениями, с обмороженными конечностями, серьёзно и опасно заболевшие, которым требовалось стационарное лечение и уход. А сколько было таких наших солдат и офицеров, которые устраивались на время у колхозников в ближайших деревнях, лечились амбулаторно?! Сколько мимоходом получали медицинскую помощь и, не задерживаясь, продолжали свой путь на «Большую землю»?!

В начале февраля 1942 года А.И.Куренцова попросила учителя физики Зябловской семилетней школы Афанасия Афанасьевича Коршунова, чтобы он сделал радиоприёмник для госпиталя. Он сделал его и по просьбе А.И.Куренцовой вмонтировал радиоприёмник в стену в родильной палате. Агафья Ивановна по ночам вместе с самыми надёжными медсёстрами слушала радио, и они передавали информацию раненным бойцам и местному населении с помощью листовок.

Немецкий лётчик, которого лечила Агафья Ивановна, написал письмо шефу Кромского района Темпелю, чтобы её не трогали, что она спасла его от смерти и лояльна к немецкой власти, и ей многое прощалось. На первые доносы немцы не обратили внимания, но это насторожило Агафью  Ивановну и она отправилляет свою приёмную дочь Звереву Ирину Васильевну в город к родственникам. Листовки насторожили фашистов, и приехали они неожиданно под утро 27 августа 1942 года. Окружили больницу. Всем приказали оставаться на своих местах и стали рыться в чуланах, на чердаках, взламывали полы: искали рацию. Часа через три-четыре Агафью Ивановну и медсестёр арестовали и отправили в Кромскую тюрьму. Раненых, которые были в больнице, расстреляли.

Медсестёр сначала отправили в Орловскую тюрьму, а потом в Германию в концлагерь. Агафью Ивановну посадили в одиночную камеру в полуподвальное помещение с решётками на окнах. Её зверски пытали, били, измученная она еле держалась на ногах. В Кромах она просидела больше месяца. Затем её перевезли в Карачевскую тюрьму. Снова пытали Куренцову, но она, не проронив ни единого слова, терпела допрос за допросом. Когда Агафью Ивановну Куренцову перевозили из Карачевской в Брянскую тюрьму, её видели люди. У Агафьи Ивановны был подбит глаз, она была в одной рубашке, перебитая рука висела на тряпке, она вся была в синяках и кровоподтёках.

В Брянской тюрьме её жестоко били, под ногти загоняли иголки, кусочками отрезали груди. Агафья Ивановна умерла под пытками.

Но память о ней живёт. Люди окрестных деревень и сёл хорошо помнят врача Куренцову, её патриотический подвиг. С теплом и любовью говорят о ней, называя её не иначе, как «Наша Агафья Ивановна». Многие, лечившиеся у неё, после освобождения Орловщины от немецких захватчиков, приезжали на место бывшей больницы.

В годы великих испытаний Агафья Ивановна Куренцова не дрогнула, не испугалась, не пошла на сделку со своей совестью. Она ежедневно совершала свой подвиг врача, твёрдо веря в победу над фашизмом. И делала она своё доброе дело не по приказу, а по своему убеждению, по своему гражданскому долгу, по зову сердца.

Около Кромской средней школы торжественно открыли памятный знак, посвящённый Агафье Ивановне Куренцовой и её брату, известному учёному и бывшему учителю Кромской школы Алексею Ивановичу Куренцову.

 А.И. Куренцов

А.И. Багрова

Александра Ивановна Багрова (Позднякова), 1934 г.р.

Багрова А. И. родилась 8 марта 1934 года в селе Короськово Кромского района, в семье колхозников.

Ей было 6,5 лет когда началась война. Помнит, как в село осенью пришли фашисты.  Мама на улицу не разрешала ходить, а ведь дети были и погулять хотелось, да и любопытно было. Александра Ивановна вспоминает, что особого страха не было, наверное, говорит,  глупая ещё была. Помнит, как плакала мать и собирала вещи. Как пошли сначала пешком за обозом, а когда отошли подальше, услышали сильный взрыв, все испугались. А когда поняли, что это церковь взорвали, все начали плакать.

Из эвакуации вернулись, когда война от села уже далеко ушла. Хотя часто видели в небе самолёты, но это уже были только наши. Везде была разруха, есть было нечего. Сеяли хлеб, и дети ходили по полям, собирали колоски. Им приходилось сдавать их в школу, чтобы за них получить тетради. Занятия в школе проходили в холоде, замерзли руки и даже чернила. И всегда очень хотелось кушать.

В 1950 году Александра Ивановна закончила школу и уехала в Москву. В Москве она работала прислугой, а потом вернулась на Родину. Здесь вышла замуж, родила трёх сыновей. До самой пенсии проработала в колхозе. Сейчас живёт с  семьёй младшего сына.

Александра Ивановна хорошо шьёт. Раньше шила и себе, и подругам, да и вообще всем, кто попросит. «Сейчас внучке и костюм для выступления в школе шью, да и платьице на улице - то гулять тоже могу сшить», - говорит Александра Ивановна.

А.А. Данилушкина

Анна Александровна Данилушкина

(дочери священника церкви Косьмы и Дамиана села Короськово)

"В деревне люди к нам относились хорошо, но шла война. Мы очень боялись бомбежек, ведь самолеты к линии фронта над нами пролетали постоянно. Немцы в церковные дела не вмешивались, да и в селе они поначалу появлялись нечасто. Они разместились в Короськово к концу 1942 года, перед Сталинградской битвой.

    Тогда мне было 14 лет. В 15 километрах от нашего села проходил главный фронт военных действий на Курской дуге. Накануне Курской битвы по селу день и ночь шли танки, военная техника, пехота. Главная дорога села не могла вместить огромный поток бронетехники. Да и крутой берег реки стал обваливаться от тяжести. И тогда танки - «Тигры», «Пантеры» и мотопехоту пустили по огородам. Грохот стоял днем и ночью. 5 июля немцы пошли в наступление, но, видимо, наткнулись на минные поля, потому что в село привезли очень много раненых. Их разместили в палатках военно-полевого госпиталя. Взятых в плен раненных русских летчиков и солдат, порядка тридцати человек, разрешили разместить в церкви. Моя сестра Галя, накануне войны получившая диплом медсестры, ухаживала за ранеными. Люди тоже старались им помочь, приносили еду. Но немцы быстро наложили запрет. В церковь пропускали только папу. Он ухаживал за ранеными, исповедовал тех, кто об этом просил. Потом пленных куда-то увезли.

    Курская битва. Фронт приближался к Орлу. 23 июля 1943 года в три часа ночи в деревенские дома стали врываться полицейские, немцы. Они согнали жителей на площадь у храма. Отец Александр успел зайти в церковь и взять иконы Спасителя и Владимировской Божией Матери. Он также положил в карман святой антиминс (плат с изображением погребения Господня и со святыми мощами, без которого не совершается Божественная литургия), епитрахиль и крест, деревянные чашу и дискос, до сих пор хранящиеся в швянченском храме Святой Троицы. Из продуктов удалось собрать маленький мешочек сухарей, из вещей успели взять одно на всех байковое одеяло.

    Людей построили в колонну и быстро погнали по дороге. Поднялись на гору, что возвышалась в двух километрах от села. И тут раздался страшный грохот, потрясший все и вся. Это немцы, у которых на бляхах была надпись: "С нами Бог", взорвали храм и зажгли с четырех сторон село. Церковь стояла на берегу реки Оки. Когда разошелся дым, все увидели оставшийся от храма остов стены, где был алтарь. Онемевшие от потрясения люди не скрывали горьких слез".

    Еще в деревне молодежь отделили от пожилых людей и послали рыть окопы у самой линии фронта. Сестер Галину и Анну разлучили с родителями, которые ушли с этапом дальше. Галя намеревалась бежать, но Аня отговорила сестру. Поле ржи, где она во время побега надеялась укрыться, немцы, предотвращая попытку побега, все время простреливали. Когда работы были прекращены, молодых людей под усиленным конвоем доставили в город Кромы. Их разместили в лагере для перемещенных лиц. Там сестры стали искать своих родителей. Они повсюду расспрашивали людей и, наконец, узнали, что о. Александра и Анну Никитичну за два дня до их прибытия в Кромы отправили по этапу дальше. Галина и Анна обратились в комендатуру с просьбой направить их к родителям. Сестрам и еще одной дочери священнослужителя было дозволено самим отыскать родителей. В комендатуре им выдали "аусвайсы" (пропуска) и приказали следовать с попутным обозом только вглубь оккупированной территории. В сторону фронта идти не разрешалось. В дороге девушки все время находили весточки о передвижении колонны. Это Александр Афанасьевич по пути следования оставлял их для дочерей во всех населенных пунктах. В своих поисках девушки все время ощущали молитвенную помощь своих родителей.

    Встреча произошла в деревне Сосково Сосковского района, в лагере для эвакуированных.

    "Папа бежал нам навстречу. Какая эта была радость! Мы нашли своих родителей" – заметно волнуясь, говорит о встрече с родными людьми Анна Александровна.

    Соединившаяся семья была доставлена этапом до станции Навля Брянской области. Там людей погрузили в вагон для скота и отправили в Алитус, который до войны был военным городком в Литве. Путь пролегал через оккупированные немцами территории Белоруссии и Литвы. В алитусском концлагере поначалу содержались военнопленные, затем в нем стали размещать мирных жителей. Стены камер были испещрены надписями тех, кто в нем сидел. Так люди пытались оставить о себе память с надеждой на то, что кто-то увидит надписи и сообщит о них родным. Лагерь находился за колючей проволокой, на вышках стояли часовые. В нем содержалось много людей. Здесь после длительного пути, полного тревог и волнений, заболела матушка. Ее отправили в больницу. Отца Александра с дочерьми разместили в переполненных бараках, где приходилось спать на проволочных сетках высокоярусных, в четырнадцать рядов, нар. После трехдневного карантина и проведенной дезинфекции их и семью еще одного священника, поселили в маленькой комнатушке. Так и жили в этой комнатке два месяца одиннадцать человек. Местные жители старались поддержать заключенных. Они привозили в лагерь продукты. Но их пожертвования не доходили до истощенных людей. Питание заключенных составляла похлебка и 200 граммов эрзац хлеба в день. Немцы выпускали на работы в соседние селения группы по тридцать человек. Люди договаривались между собой и, с согласия надсмотрщика, дав твердое обещание вернуться к назначенному времени, двадцать человек из них шли на работы, а десять уходили просить милостыню у местных жителей, которые делились едой с голодными заключенными. Добытая таким образом еда распределялась поровну. Это было хоть и небольшим, но подспорьем.

    19 августа, на праздник Преображения Господня, трое пленных священников, в их числе и иерей Александр Данилушкин, по разрешению лагерных властей отслужили свою первую Божественную литургию. Это была незабываемая служба. Из лагерных бараков на плац вышли толпы плачущих заключенных. Угнанные немцами на чужбину люди: из Брянской, Калужской, Орловской областей России молились Богу, преклонив колени. На плацу было много верующих людей. А среди них и те, кто знал церковные песнопения. В этот день над лагерем возносилась усиленная множеством голосов искренняя молитва. Многие исповедовались. Но причащать было нечем.

    В лагере с целью оказания помощи заключенным нередко бывал молодой оперный певец, сын вильнюсского священника, Леонид Мурашко. (Впоследствии Заслуженный деятель искусств Литвы, оперный певец, более 20 лет являющийся регентом архиерейского хора Вильнюсского Свято-Духова монастыря). О совершенной в лагере Божественной литургии Леонид Мурашко известил митрополита Виленского и Литовского Сергия. По хлопотам владыки заключенные священники подали прошения о назначении их на приходы. Прошения немецкими властями были удовлетворены. Благодаря такому заступничеству, члены семьи Данилушкиных избежали участи быть угнанными на работы в Германию. А могло бы быть и иначе. Дело в том, что каждую среду на плац сгоняли заключенных, среди которых выбирали наиболее здоровых и работоспособных людей и, зачастую целыми семьями, отправляли на работы в Германию.

А.К. Сохина

Александра Кузьминична Сохина, 1932 г.р.

Родилась она 4 декабря 1932 года на посёлке Нива Кромского района.

Когда началась война ей было 9 лет. Самые яркие её воспоминания о том времени связаны с эвакуацией в Белоруссию. Воспоминания эти очень тяжёлые. Люди и техника шли по дороге. Люди были живым щитом. В небе часто появлялись советские самолёты, но увидев людей, они улетали.

Когда их пригнали в Белоруссию, их разместили в школе. Чем кормить людей фашистов особо не беспокоило. Поэтому ночью тайком вылазили из окон, они шли побираться, да ещё ходили в лес за клюквой. Чтобы не утонуть в болоте их дедушка сплёл им из хвороста чуни.

А потом лагерь, обнесённый колючей проволокой. Родителей угоняли на работу, а дети оставались в лагере. Как кошмарный сон вспоминает Александра Кузьминична случай с её братом. Он познакомился с белорусским мальчиком и они вместе играли. Как-то тот мальчик, неизвестно каким образом, украл какие-то документы. Их конечно же схватили и посадили в подвал. Там их поливали холодной водой, что бы они рассказали, куда дели документы. Когда тот мальчик признался, их отпустили, но мать того мальчики жестоко была наказана за поступок своего сына. Там семья Александры Кузьминичны пробыла год. Потом их освободили советские войска и они вернулись домой. Где их ждала полная разруха, голод. Они собирали гнилую картошку, "шмыгали" конятник и из него пекли хлеб. Собирали пеньку и из неё пряли и ткали холстину, а потом шили себе вещи. Ходили в лес драли ольху, чтобы покрасить эту ткань. Плели лапти из лыка.

Когда начала работать школа, дети пошли в школу. Писали чернилами из сажи и красной свёклы, тетрадей не было, писали на газетах. Но учиться очень хотелось, хотя в классах зимой был сильный холод.

Закончив школу, Александра Кузьминична получила специальность агронома. Более сорока лет она проработала в своём родном хозяйстве. Всякое было, вспоминает она, и плохое и хорошее. Но самое главное, говорит она, чтобы не было войны.

Александра Кузьминична – добрый, отзывчивый человек. Она не любит сидеть сложа руки, даже на пенсии она занимается общественной деятельностью. Люди идут к ней за советом, за помощью и всегда получают их.

Многие помнят лихо мчащую на мотоцикле по полям колхоза агронома. Не везло тем лодырям, которые попадали под её горячую руку. Сама работала с душой и уважала таких же.

Многое перенесла Сохина А. К., но душа её не выгорела, осталась молодой и всегда открытой для людей.

М.А. Мартынова

Мария Андреевна Мартынова (Багрова), 1943 г.р.

Мария Андреевна родилась 28 августа 1943 года. Войну она помнит только по рассказам своей матери Багровой Марфы Ивановны. В конце июля, когда наши войска всё ближе подходили к селу Короськово, фашисты становились всё злее. И вот однажды ночью они стали врываться в дома местных жителей и выгонять их на улицу. Мать Марии Андреевны уже скоро должна была родить, идти ей было трудно, но немцы на это не обращали внимание. Всю семью во главе с беременной женщиной гнали на площадь перед церковью.

На площади уже собралось много односельчан, все громко обсуждали происходящее, кто-то приводил свои доводы, кто- то плакал, боясь самого страшного.

Построили колонну и погнали на Кромы, позади слышали взрывы, взорвали в ту ночь и сельскую церковь.

         Марфа Ивановна не любила рассказывать о войне и маленькая Мария особо не расспрашивала её об этом. Слово «война» вызывала страх и ужас, о ней не рассказывали маленьким детям.

Повзрослев Маша, читала о войне книги, смотрела фильмы, а у мамы боялась расспрашивать, что бы лишний раз не волновать.

Война оставила след в судьбах всех людей, у мамы было больное сердце. Умерла она рано, когда Марии было только двадцать лет.

До этого Мария закончила Глазуновский сельскохозяйственный техникум. В техникуме она не только хорошо училась, но и была хорошей спортсменкой. Увлекалась велоспортом.

Получила специальность зоотехника и приехала в родной колхоз «Коммунар» Кромского района.

Не все современные двадцатилетние молодые люди могут стать действительно самостоятельными людьми, умеющими принимать ответственные решения не только за себя, но и за других людей. А Мария Андреевна в двадцать лет вышла замуж, родила дочь и работала в колхозе главным зоотехником.

       Родившаяся в войну и выросшая в тяжёлые послевоенные годы, она не боялась трудностей. Через две недели после родов вышла уже на работу. Дел в колхозе для зоотехника было много. Домой приходила уже темно, дочь уже спала. А уходила на работу, дочь ещё спала. 

Молодую худенькую женщину, больше похожую на девчонку, односельчанам  называть по отчеству как – то было странно. Ведь выросла она у них на глазах, вчера ещё звали Марусей, а теперь она руководитель. И с чьей – то лёгкой руки стали её звать по фамилии Мартынова. Вот так и до сих пор зовут. Старые работники уходили, молодые приходили, а она для всех оставалась Мартынова.

Через три года после первой дочери, родила Мария Андреевну другую и тоже после родов дома не засиделась. Председатель приехал домой и сказал: «Хватит, выходи на работу, скот уже скоро надо ставить. Дел полно».

И снова вместе с мужем, который работал в колхозе главным инженером, рано уходили на работу и уже ближе к ночи приходили домой. Центральная усадьба была за 8 километров.

С 1 марта 2010 года Мария Андреевна на заслуженном отдыхе. Только вот отдыхать она не привыкла. Она сейчас удивляется, как много дома роботы. Как же раньше – то она всё успевала делать? Скучать некогда, снова заботы, теперь уже другие. Дети, хотя уже и взрослые, но всё - таки дети, её дети, надо им помочь. А внуки? Всю любовь своего большого горячего сердца она теперь отдаёт им.

Мария Андреевна не считает себя старым человеком, она мудрый и добрый человек, у которого за плечами много лет жизни и большой жизненный опыт. И сейчас она в курсе всех дел. Не забывают Марию Андреевну и её бывшие коллеги, часто обращаются за помощью, за советом. Имея за плечами огромный багаж опыта, она делится им. Помогая, где советом, а где и делом.

В молодости Мария Андреевна, как и многие девушки того времени, любила вышивать. Вот и сейчас её руки вспомнили, что когда – то хорошо умели. Мария Андреевна вышивает крестиком, бисером красивые картины, иконы, которые она дарит своим друзьям, знакомым. В церкви села Ретяжи есть вышитые её иконы.

А.Гордеева (Бадикова)

Александра Гордеева (Бадикова), 1941 г.р.

Родилась я в крестьянской семье в селе Короськово Орловской области. Сейчас живу в Сургуте.

23 июня 1941 года мать, бабушка да трое маленьких сестер, трех, пяти и восьми лет, провожали на фронт моего отца. Рассказывали, как бежали бабы за своими уходившими на войну мужьями далеко за околицу, и вой от рыданий стоял в округе страшный. А через два месяца после начала войны, 24 августа, родилась я…

Мужья воевали, а женщины работали. Мама работала, а бабушка с нами нянчилась.

В апреле 43-го село наше заняли немцы, расселились по домам, по 3-4 человека. Дом наш был большой, и немцы в нем почту устроили – связь, сбор информации, а нас выгнали в погреб, там и жили. Мама говорит, я иногда выбегала к ним – они не обижали. Кухня у немцев была своя – боялись, что русские женщины отравят. Некоторые давали хлеб и плакали над фотографиями своих детей, ведь и простые немецкие солдаты вынуждены были выполнять приказ своего правительства, а не за идею воевать.

У Кати, сестры моей, в три года парализовало правый бок – рука и нога не двигались. Так немцы ее рыбьим жиром поили. Нога отошла, Катя до сих пор жива, живёт в Орле. Женщин гоняли рыть окопы. За молодыми девушками «охотились», насиловали их. А когда появлялись партизаны – устраивали репрессии против стариков, женщин и детей. А потом пришёл карательный отряд…

В июне 43-го наши войска начали наступление. Немцам был дан приказ: ничего не оставлять после себя. Больных, стариков и тех, кто не выполнял требования, расстреливали.

Взорвали церковь-вековуху, школу, сельсовет. Сожгли дома, а людей погнали за своими частями, как живой щит. Не было больше села Короськово, одни русские печи стояли на пепелищах, а жители были угнаны в Белоруссию, в город Гомель, - в лагерь для перемещенных лиц. Вначале это был кусок земли, огороженный колючей проволокой, с вышками, на которых - пулеметы. Спали на земле, сбившись в кучу. Людей почти не кормили – иногда давали брюкву, капусту.

Если кто-то отходил от основной массы заключенных в сторону – расстреливали. По утрам проходили, собирали умерших детей, женщин и выбрасывали. Потом еще год в лагере жили в бараках. Не жили, а «были»: смерть, голод, чахотка, вши и чесотка…

В августе 44-го Белоруссию освободили советские войска, оставшихся в живых в лагере освободили тоже. Кричали все «ура!», обливаясь слезами…

И пошли женщины с детьми домой, на свои родные пепелища. Рассказывала мама, как по дороге чьи-то мальчишки стали бросать камнями в найденную игрушку, а это мина была! Одному мальчишке живот разорвало, сестра моя, Клавдия, погибла от взрыва, а маму в плечо ранило, я у нее на руках была…

Мои первые детские воспоминания: сидим все на головешках, нет больше ничего вокруг, и все рыдают…

А потом было послевоенное детство: разруха, голод. Только сообща, помогая друг другу, люди выживали. Помню, как мама в 45-м году, сразу после войны, поехала с ребятишками в Восточную Пруссию за коровами. У нас-то коров поугоняли, вот мы за ними - обратно. Сказали, кто поедет – бесплатно скотину дадут. А нас кормить надо, вот мать и поехала. Доила их всю дорогу, не спала, обихаживала. Все тогда стремились к одному – лишь бы выжить. Работали днями и ночами - и женщины, и дети. В 10 лет я вставала в 5 часов утра, шла доить корову, а потом в школу, в 48-м году я пошла в 1 класс. Окончила школу в 58-м, выучилась на товароведа в Брянском торговом техникуме. По распределению поехала работать в город Пласт Челябинской области. Там и встретила своего мужа – сургутянина Юрия Васильевича. Вышла замуж, и в мае 1964 года приехали в Сургут к его родителям. Они были репрессированы сюда в 30-е годы: их привезли и выбросили на берегу реки, без лопат и топоров, без всякого шанса выжить. А они выжили: рыли дыры на берегу Оби и прятались в них от мороза, потом строились. В 1939-м у них родился сын Юрий, мой муж.

Ко времени нашего приезда с мужем в Сургуте организовалось НГДУ. Дорог не было, весной и осенью грязь стояла страшная. Я устроилась на работу в ОРС, так всю жизнь в торговле и проработала. А в 1993 году ушла на пенсию. В Сургуте так и живем, никуда не собираемся уезжать. Здесь – двое наших детей, сын Олег и дочь Ольга, со своими семьями. Три внука – все мальчишки.  Все хорошо. Войны бы не было никогда!

А мой отец с войны так и не вернулся, погиб в 1943 году под Таганрогом Ростовской области. Отца я не видела, да и детства тоже. Война…