М.Н. Рублев

Рублев Михаил Николаевич

 

 

22 июня 1941 года врезался в нашу память чёрной полосой. Стоял солнечный жаркий день, когда из города, на взмыленной лошади, примчался председатель и объявил, что началась война с немцами. Из конца в конец деревни понёсся крик и  вой. Все, у кого в семье были мужчины призывного возраста, словно одели траур. Началась срочная мобилизация. Призвали всех молодых парней 1920-1924 годов рождения. После них, мужчин старших возрастов. Через два - три месяца, страшные похоронки одели в траур многие семьи. Умолкли песни, прекратились, гулянки (одни ждали призыва, других согнуло горе). Развернулась агитация населения: «Всё для фронта! Всё для победы! Из колхозов начали забирать лошадей, у людей охотничьи ружья. В школах ввели военное дело. Нас, мелюзгу, от первого до четвёртого класса, начали обучать военным премудростям. Мы изучали винтовки, гранаты и даже пулемёты. Ходили копать окопы и укрытия. Наши военные инструкторы объясняли, что и как нужно делать. Не было насмешек над нашим возрастом, а мы старались всё сказанное запоминать. В школе организовали санитарную дружину, в которой обучали оказанию первой помощи раненым. Как правильно бинтовать раны, накладывать шины на руки или ноги и как перетаскивать раненых в укрытие. Мальчишек учили как правильно пользоваться гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Все стекла в домах и школе, заклеили крест-накрест, полосами газет и бумаги. Подальше от домов, копали укрытия для себя. Всё было подчинено войне! Особенно строго следили за светомаскировкой. Немецкие самолёты, усиленно разбрасывали листовки с обращением к населению и солдатам, которых призывали убивать коммунистов и комиссаров и переходить к ним. Кроме листовок, самолёты разбрасывали, так называемые «сюрпризы», которые взрывались, когда их трогали. Много глупых ребятишек поплатилось, за своё любопытство. Одни - стали калеками, других - похоронили.

Фронт приближался к нашим местам и напряжение возрастало. Бои шли уже в Ельце. Все наши леса наводнили войска, всюду строились оборонительные сооружения. Вдоль Дона копались окопы. Мы тоже принимали активное участие и у нас получалось не хуже, хотя были мы, от горшка - два вершка. У ближайшего леса, расположился аэродром, и самолёты гудели днём и ночью.  В школе развесили плакаты, с видами всех типов самолётов, которые мы хорошо запомнили. Ночами, над нашими головами, гудели немецкие самолёты и мы, с дрожью, прислушивались к ним, ожидая «подарка» на наши головы. Грохотали зенитки, шарили по небу прожектора, а осколки зенитных снарядов, сыпались вокруг. Зенитное вооружение первых месяцев войны оставляло желать лучшего, больше пугало население, чем приносило вред немецким самолётам. Грохот артиллерии и взрывы бомб в Ельце, слышались и у нас, а осветительные бомбы, на парашютах, хорошо были нам видны.

Зима 1941 – 1942 была лютая и снежная. Морозы свыше сорока градусов, а наши красноармейцы в шинелишках и ботинках с обмотками. На головах пилотки под касками, редко у кого подшлемники. О питании, и говорить нечего - голод!

Некоторые  охаивают американскую продовольственную помощь – тушёнку, яичный порошок, галеты. Эта помощь, спасла от голода не одну тысячу жизней солдат и мирных жителей. Мне самому приходилось отведывать всё это во время войны.

Поскольку поблизости от нас был аэродром, всем жителям ближних деревень приходилось зимой расчищать взлётную полосу и подъездные дороги от снега. В нашей школе, разместили госпиталь тяжелораненых, который пробыл в ней до лета 1942 года. Ещё один, полевой госпиталь,  разместили в соседнем лесу, в палатках. Мест не хватало, и раненые лежали прямо на земле. Не было нужных   лекарств, бинтов. Использовали бинты, бывшие в употреблении. Их стирали, проглаживали утюгами. Рои мух   облепляли раненых. Ежедневно хоронили по нескольку человек. Поблизости от госпиталя была вырыта огромная могила, которую засыпали послойно. (Теперь, на этом месте, мемориал). Многие наши женщины и дети ходили в этот госпиталь, ухаживать за ранеными, помогать медикам. Они стирали бинты, обмывали раны и кормили раненых. После посещения этого госпиталя я не мог есть несколько дней...

По дорогам тянулись стада скота, угоняемого в тыл и обозы беженцев. Среди красноармейцев мелькали группы людей в штатской одежде. Говорили, что это окруженцы, а может быть партизаны. В нашем лесу была партизанская школа, в которой они обучались. Мы мало в этом разбирались.

Фронт стабилизировался. Немецкие войска отогнали от Ельца и вся огромная масса войск из наших мест передвинулась следом. Остались только тыловые части, да госпиталь. Аэродром тоже частично перебазировался на новое место и у нас стало намного тише.

 В один воскресный летний день стояла солнечная погода и в райцентре собралась большая ярмарка. На беду, через этот городишко пролетали немецкие бомбардировщики. Заметив скопление народа, они сбросили свой смертоносный груз прямо в эту толпу и полетели дальше. Месиво из человеческих останков привозили на наше кладбище и сваливали в огромную могилу. Картина была жуткая для нас. А на другой день, на этот беззащитный городишко, налетела целая армада немецких самолётов. Лётчики выбирали цель и спокойно сбрасывали бомбы. Стреляли по всему живому. Мы убежали подальше от деревни и спрятались в кустарнике. Мессеры, пролетая над нашими головами стреляли из пулемётов. Мы лежали в кустах, боясь пошевелиться, а лежащий рядом мужчина запрещал нам даже смотреть вверх. И вновь наше кладбище пополнилось жертвами. Так ворвалась в нашу жизнь война, с её страшной действительностью. На следующий день мы ходили в город посмотреть, что там натворила бомбёжка. Искорёженная базарная площадь, разбитые прилавки и дома. Некоторые знакомые места стали не узнаваемы, так были искорёжены. Жизнь в городишке замерла в ожидании новых налетов. Так продолжалось, до тех пор, пока немецкие войска не отогнали к Орлу. Постепенно люди начали приводить в порядок город и жизнь вошла в своё русло. С фронта возвращались искалеченные люди. Одни начинали трудиться, другие - нищенствовать или торговать чем придется, некоторые вливались в шайки дезертиров и занимались грабежами. Всяк, выбирал свой путь. Тяжелая голодная жизнь продолжалась. Колхозы были разорены. Отобраны все лошади. В колхозах использовали быков, (и даже, коров). Переделывали для них упряжь а погонщиками ставили старших мальчишек. Мой друг Макар, тоже освоил эту профессию. Восседая на телеге важно покрикивал: - Цоб! Цобе! Я, с любопытством, спрашивал его: - Макар, как это понять, Цоб! Цобе! Он подробно всё объяснил мне. Он стал более умудрённым и уже меньше увлекался нашими играми. Жизнь заставляла мальчишек взрослеть раньше, добывать кусок хлеба - трудом...

В воскресные дни Макар брал балалайку, садился возле дома и аккомпанируя себе напевал. Школу Макар бросил - не до школы было. Его отец и старший брат погибли на войне. Старшую сестру парализовало после болезни, мать тоже была больна...

Мы продолжили учёбу. Тяжёлая, голодная и жестокая жизнь продолжалась.

Кончилась война... Многих из нас разбросало по свету. Макар завербовался на шахты и связь с ним потерялась. Мы переехали в Орёл, где и осели навсегда. Многие парни не стали возвращаться из армии в родные края. Через несколько лет, посетив свою родину, обнаружил какое - то запустение. Хотя много прибавилось домов, но людей виделось мало, а молодёжи особенно. Вечерами - тишина! Из семейства Макара, остались только два брата. Моей близкой родни не осталось и,приезжать стало не к кому.