Л. Ф. Шумилина

Любовь Филлиповна Шумилина, 1936 г.р.

 

Родилась я в семье учителей 18 апреля 1936 года в селе Носоново Новодеревеньковского района Орловской области, и была третьим ребенком. Старший брат, Виталий, - 1927 года рождения, Юра – с 1934 года. Мама умерла 7 марта 1939 года от перитонита. Похоронили её в Москве, куда её направляли от больницы, на кладбище недалеко от издательства газеты «Известия».  Став взрослой, я поехала поклониться праху мамы, но этого кладбище уже не было, его закрыли после войны,  и на этом месте  стояли высотные дома.

         С сентября на место мамы направили в школу выпускницу Новосильского педучилища Анну Петровну Аникушину, а вскоре они с папой поженились. Она была на 14 лет моложе отца. В ноябре 1940 года у них родилась дочь Тамара. Мачеха не разрешала нам с братом Юрой называть её мамой.

          Война.

Папа ушел на фронт в первые дни войны. На его место  директора в школу направили Марию Михайловну Евсееву.

         Когда в Москве началась эвакуация жителей, то папина сестра, Полина Георгиевна Трофимова (из г.Пушкино Московской области) с детьми  приехала к нам (Лиза – 10 лет, Дина – 5 лет, Люда – 3 лет и грудничок Боря) . 

В наше село немцы вошли осенью 14 сентября 1941 года с рюкзаками и автоматами за плечами. Расселились по домам. У нас тоже жили, выгнали нас жить на кухню. Мы, дети, постоянно находились на печке, бабушка, Матрёна Нестеровна, – в маленькой комнатушке у самой печи. Тетю с маленьким Борей отправили в дом, куда согнали больных со всего села. Мачеха уехала с дочкой Тамарой  к родителям в с. Моховое.

          Хозяин дома, куда фашисты согнали  больных со всего села, специально положил на чердак провонявшую кожу с убитой лошади. Запах стоял ужасный. И когда заглянули фашисты, то, сказав, «русишь швайн», согнали к ним  ещё больше жителей села больных тифом.      

Немцы (правда, тётя говорила, что это были финны) погрузили всю нашу живность: кур, индеек, гусей в машины. Птицу грузили так, что бросали за борт в кузов, а головы оставались в руках. Это я видела сама и помню до сих пор.

Тёте Полине предлагали деньги с приговором: «Бери хозяйка, деньги наши скоро вам пригодятся, скоро наша власть будет». Тётя денег не взяла и сказала: «Не будет вам власти над нами».

          На полу горницы (зала) нашего дома фашисты набросали сена для отдыха. А посредине поставили стол, на котором стояла тяжелая чернильница из стекла. Вот на ней они были своих вшей.

          Наши «постояльцы» старились всегда чем-нибудь нас унизить. Старшей сестре Лизе дали веник и сказали, чтобы она у них убирала, а на подоконниках всегда оставляли конфеты, и каждый раз их пересчитывали. Но 10-летняя Лиза никогда не брала их, зная, чем это может закончиться.  На наших глазах, один из хохочущихся немцев, держа за хвост живую мышь, предлагал бабушке: «Ешь паненка, это мясо». Бабушка, правда, пожаловалась переводчику, и он ругал этого «циркача».

          В зимнюю стужу 42 года фашисты выгнали всех жителей села из домов со словами: «На Орел, на Орел». Когда мы шли по дороге, то на обочине были разложены игрушки-мины. У меня и сейчас перед глазами эта красивая хлопушка. Я потянулась за ней, а брат Юра во время меня остановил со словами: «Сейчас взлетишь на воздух». Двоюродная сестра Лиза несла грудничкового братика за плечами, рядом шла Дина, а младшенькую Лиду взял на сани дедушка, наш сосед. У неё, трёхлетнего ребенка, ножки примёрзли к валенкам, и чтобы их снять надо было разрезать. После этого «похода» она заболела воспалением легких и умерла. Схоронила её тетя на Моховском кладбище. Фашисты сопровождали нас до Черникова леса (территория Шатиловской СХОС) пока их мотоциклы не забуксовали в снегу. Там они нас оставили, а сами уехали обратно. 

 Когда началась метель (чтобы не было видно следов), мы добрались до домика лесника. Разместились в доме приветливых хозяев-женщин. Через несколько дней пришли разведчики и сказали, что наше село освобождено от фашистов. И помню обращение разведчиков ко всем жителям села, чтобы не жгли солому, которой немцы забили все дома, так как там они заложили гранаты, пули и др.

В эвакуации.

По возвращении в село кто-то сообщил, что в Михайлово-Мансурове сгорела жена папиного брата. Она разжигала плиту и в руках взорвалась емкость с бензином. Осталось шестеро детей: Владимир – 1925 г.р., Римма – 1928 г.р., Роза – 1930 г.р., Ким – 1933 г.р., Светлана – 1936 г.р., Анатолий – 1940 г.р. Бабушка ушла к ним жить и  взяла их под свою опеку. Старший, Володя, ушел добровольцем на фронт. Остальные остались с бабушкой, помогали по хозяйству, по дому.

Нас с мачехой, братом Юрой, сестрой Тамарой эвакуировали в Пензенскую область, Колышлеевский район, Плещеевский с/совет, с. Плещеево. Почему нас эвакуировали, по какой причине – не помню.  С нами в селе разместилась и Мария Михайловна Евсеева.  Так как мачеха, Анна Петровна, часто отлучалась, то маленькая Тамара оставалась надолго под присмотром  брата и меня. Однажды задала она нам работы! Забралась под угольник (угол, где крепились иконы) и смешала мешочки соли и пшена. Долго же нам пришлось разделять пшено и соль! А однажды «пропала» в доме. Мы туда, мы сюда, зовем, а она не откликается. Все пересмотрели. Нет нигде. Юра по порожкам под печкой спустился в нулевой этаж, а она сидит там и ручками трясёт газету, стараясь её разорвать. Юра кричит радостно мне: «Люся, вот она где!».

Осенью 1943 года Мария Михайловна узнала об освобождении Орла, сказала нам, что едет на Орловщину и Юру может взять с собой к тете Полине. Я спросила Анну Петровну о возможности поехать с ними, и она согласилась. Провожали нас соседи, а тётя Надя Сундукова вслед нам кричала: «Пишите, не забывайте, Сундуковым – сундук – вспомните!». (Только после окончания техникума я ей написала письмо о нашей жизни.   Тетя Надя писала, что наше письмо они читали всем селом и никто не отходил без слёз).

Ехали мы полтора месяца до станции Хомутово. Хорошо, что Мария Михайловна научила нас, как вести себя, когда нас будут ссаживать с вагона. Именно ссаживать. Ведь мы ехали в  открытых капустных вагонах. Выкопав яму, съёжившись, все кучкой сидели или лежали в ней. Однажды остановка была в поле, а с нами ещё ехала  женщина из Ельца, и вот они с Марией Михайловной натаскала гороховой соломы  и снежных щитов. Соорудили из них заграждение от ветра, а позже и от снега. На остановках нас ссаживали дежурные станций. Мария Михайловна уходила, сряталась, чтобы её не заставили определять нас с братом в детский дом. Мы с братом на все вопросы отвечали, куда едим и к кому. За всю дорогу запомнился мне тот сладкий чай с сухарями из черного хлеба, которым нас с Юрой угощали на одной станции. Помню слова дежурного: «Напоите детей горячим чаем, им скоро ехать и они знают куда и к кому».

 Анна Петровна намного позже вернулась на Орловщину.

Тетя Полина и бабушка.

Приехали мы на станцию Хомутово после 7 ноября. И эта замечательная женщина, Мария Михайловна Евсеева, доставила нас до села Носоново, передав из рук в руки тете Полине. С тётей случился шок, она потеряла сознание, увидя нас с чужой женщиной. Её зубы перехватили язык и дядя Костя (к тому времени вернулся с фронта коммисованным) взял свайку и разжал зубы с потерей одного. Придя в себя, тётя развела костер, сожгла всю нашу  вшивую одежду. Искупала нас, вычистила живность из наших голов. Мне досталась одежда одногодки двоюродной сестры, а вот брату…  Тётя нашла полотняный мешок,  прорезала отверстия для головы и рук. И так он проходил несколько дней, пока не пришла бабушка Матрена Нестеровна, папина мама. Она пошила, а вернее перешила из чего-то всё необходимое для Юры, и он пошел в школу. О таких как наша бабушка, говорят – мастер на все руки. Она могла и сшить, и связать, и вышить. Так эти две мудрые, добрые женщины воспитывали нас, 13 детей. Всю войну. Причем на расстоянии друг от друга  в 21 километре.  На каждой очередной встрече они договаривались, когда выходят навстречу друг другу. Тётя Полина идет в М-Мансурово к детям брата Гриши, чтобы постирать для них, а бабушка шла пошить, связать для нас. Бабушка вязала без света, ночью и ни одной петли не упускала, а днём шила, штопала. Потом они выходили обратно в один и тот же день, встречались в пути и договаривались об очередном походе. И бабушка, и тётя держали хозяйство: корову, овец, кур, гусей, индеек. Бабушка, чтобы прокормить внуков, детей сына Гриши, много шила, вязала людям, а плату приносили ей мукой, пшеном.

Тётя Полина работала в колхозе. Днём во время уборки урожая её просили быть заведующей током, куда поступал урожай зерновых и зернобобовых. А ночью она сторожила на молочно-товарной ферме. Однажды приходит она ночью, запыхавшись и со слезами: «Деточки, пойдемте, корова в кормушку завалилась». Старшие Лиза и Юра побежали с ней. Вытащили.

Все домашние работы были распределены между нами. Старшая Лиза доила корову: днем - в стаде, вечером - во дворе, стирала. Юра был ответственный за гусей и овец, Дина – за индюшек, а в мои обязанности входило смотреть за наседкой с цыплятами, нарвать и нарубить два ведра крапивы для птицы, а вечером начистить ведро картошки.  Огород в 25 соток пололи все. Кроме всей этой домашней работы мы собирали колоски зерновых, стручки и зернышки гороха с уже убранных колхозных полей (очень боялись объезчиков). Потом молотили их вальком, рубильником. Набирали по 250-300 кг зерна за лето. Зерно мололи на мельнице, сделанной руками дяди Кости. Он готовил нам свекольный квас, кисель овсяный, соломать. Это было так вкусно!  

Этим самоотверженным женщинам мы, тринадцать детей, были обязаны всей своей жизнью и всегда их помнили и уважали.

Папа.

Помню 9 мая 1945 года. Мы были в доме, когда услышали как бригадир полеводческой бригады кричит: «Полина, Московская («Московская» или «сестра учителя» - так на селе называли тётю), война закончилась!» Тётя вошла в дом с улыбкой и сквозь слёзы говорит: «Война кончилась, а вашего папы нет. Но я чувствую, что он жив и мы его дождёмся».  Так вместе с семьёй тети Полины мы ждали нашего отца с войны. После дня Победы муж тети Полины дядя Костя уехал в Москву устраиваться на работу, забрав с собой Лизу и Борю.

Этот день я хорошо запомнила. 22 сентября 1945 года мы все вместе копали картошку. К концу дня дождь нас не обошёл, и мы все вымокли, замёрзли. Пришли с огорода и - на печку. Сидим отогреваемся и вдруг стук в дверь. Входит почтальон и говорит: «Вам письмо». Мы бросились все разом к нему. Это было письмо от младшей папиной сестры из Подмосковья, а в нём письмо от отца. Радости не было предела! Я училась уже во втором классе, а Юра – в четвертом и мы написали ему письма.

Пришёл папа домой 22 декабря 1945 года. Он долго проходил проверку в СМЕРШе г.Козельска. Папа попал в плен контуженным и раненым после боя. Когда очнулся, то перед ним  стояли фашисты и смеялись, а на кустах и деревьях как свидетельство тяжелого боя висели части человеческих тел. Работал в плену в швейной мастерской, где научился портняжному делу, на шахте в Чехословакии, хозяином которой был немец. Чехи подкармливали наших военнопленных. Собрав съедобное в кулёк, они закапывали его в кучи с золой. У нас есть фотография чехов, где стоят муж и жена очень интеллигентного вида. Было интересно узнать что это были за люди и что они значили для отца, если он сохранил их фотографию.

С 1 сентября папа пошёл работал заведующим Карнадиевской начальной школы. Туда же пришла работать и Анна Петровна, его жена.   Затем работал в Юшковской школе Шаблыкинского района до ухода на пенсию.

Немного о себе.

Я  окончила Глазуновский сельскохозяйственный техникум, затем – Курский сельскохозяйственный институт. Прошла аспирантскую подготовку, защитила кандидатскую диссертацию в ВИРе (Ленинград).  Работала в ИЗБК. Вышла замуж, родились двоих сыновей. Один сын, Владимир, преподает в юридическом институте, а второй, Валера, погиб в 2007 году. Брат Юра окончил железнодорожный техникум, позже – машиностроительный институт.

Замечательную женщину, которая не оставила без внимания и заботы нас с братом, я до сих пор не смогла найти. В 1959 году обращалась на наше радио в г.Орле. Вначале был ответ с указанием школы в Корсаковском районе, а вслед за этим ответом получила письмо, что с 1942 года такой не значится по приказу РОНО.