Н.А. Настепанин

Николай Андреевич Настепанин,  1932 г.р.

 

Войну  наша семья встретила в поселке Масловские дворы, куда переселилась  ещё в 1933 году. В самой деревне радио не было, кто-то из взрослых  привёз из города страшное известие.  Отца в это время не было в деревне, так как  его призвали в армию ещё до войны для укрепления границ на территории Литвы. Дома он появился через некоторое время и рассказывал, что первые бомбежки разбили их гарнизон и люди убегали, кто как мог. Я помню, что мы сидели вечером за столом, и отец говорил, что немцы скоро придут и сюда – режьте скотину, прячьте всё. На следующий день утром он ушёл в Орёл, в военкомат. И всю войну до конца оккупации не было о нём ни известий, ни писем.

 Все мужчины в деревне ушли на фронт, остались только женщины, дети да старики. Немцы пришли  в деревню осенью, приехали на машинах, мотоциклах. Выгнали из домов жителей, и пришлось нам уйти жить в чуланы, горницы. Постояли, правда, не долго – одну неделю и уехали, оставив  в деревне старосту. После этого  мы жили спокойно – немцы ещё долго не приезжали. Работали на своих участках, выращивали картошку, овощи, зерно. Староста собирал продукты, картошку, зерно и с полицаями куда-то отвозили.  Конечно, мы не бедствовали, но питались скудно. Ели хлеб не зерновой: очистки картошки, молотые семена растений, зелень и чуть-чуть муки. Выручала картошка да летом зелень: щавель, анис, сергибус, ломочки. Соли не было, но приходили горожане и меняли калийные удобрения (красные) вместо соли на картошку.

В мае-июне 43-го  года  в деревню приехала  большая немецкая часть. Было много машин и мотоциклов, два бронетранспортёра. Немцы опять расселились по домам. У нас в доме был узел связи, где работали два немца: молодой – Гост и постарше – Вальтер. Они были добрые и говорили, что эта война никому не нужна и  «вашего Сталина и нашего Гитлера надо было прибить». У Вальтера была семья, и он часто показывал маме фотографию своей семьи.

Немцы стояли около месяца. Перед тем как немецкой части уйти над деревней днем пролетал наш самолет-разведчик. А в ночь, когда немецкая часть уже ушла из деревни, началась бомбежка. К счастью, деревня пострадала не сильно - 5 домов было разбито, раненых не было, все успели спрятаться в окопы, в землянки, в погреба.

А где-то через полмесяца пришли  в деревню 10 немецких солдат, вооружённых автоматами и стали выгонять жителей из домов. Заставили запрячь в телеги лошадей, коров, при нас сожгли всю деревню и погнали всех  по дороге в сторону Нарышкино. Дети, старики и женщины: кто шел, а кто ехал на телегах,   шли в неизвестность. За Нарышкино, в поле около железной дороги  мы увидели товарный состав и людей. Нас остановили и стали погружать в вагоны. Подводы, скотина осталась у немцев, а нам разрешили взять с собой небольшие узелочки. Куда нас  везут - не знали. Ехали несколько дней. Привезли в Белоруссию, и как потом узнали, это была Гомельская область деревня Носовичи Добружанского района. Разгрузили и погнали в лагерь. Так мама, я, одиннадцатилетний  пацан, и двухлетняя сестра Рая  оказались в  аду.

Лагерь был окружён двумя рядами колючей проволоки, между которыми ходили вооруженные автоматчики с овчарками. Стояли вышки с прожекторами. Жили в деревянных бараках, спали на нарах, кормили баландой из турнепса. Взрослых гоняли на работы, а мы, дети, сидели целый день кучками и никуда не могли двинуться – за малейшим движением следовал окрик, а иногда  и автоматная очередь вверх. Об этом не хочется вспоминать, теребить  свою душу.

В лагере мы находились до октября 1943 года. Уже начались заморозки, а мы были одеты легко, было и холодно, и голодно. Боёв рядом с лагерем не было слышно, только раздавались где-то автоматные очереди. Однажды утром проснулись – тишина в лагере. Вышли из бараков - нет охраны, нет собак. Никого нет. Все ушли. Мы не знали что делать. К середине дня со стороны запада пришли наши разведчики. Они начали резать проволоку заборов. Стоял и плач, и смех, и радостные крики. Женщины плакали, а мы, дети, - радовались, шумели.  Разведчики стали раздавать детям у кого что нашлось: сахарок, хлеб, открывали тушёнку. Потом всем объявили: помаленьку двигайтесь в сторону железной дороги, - и указали в каком направлении. Мы собрались, три семьи  с одной местности, и решили вместе добираться до дома. Все время шли пешком по дорогам, через пустующие разбитые, сожжённые деревни, а города обходили стороной. Иногда встречали в деревне одного или двух жителей. Ели что могли найти: на полях выкапывали картошку и пекли на костре, собирали в брошенных садах  яблоки и груши. Так шли около месяца. Ночевали в пустых домах, взрослые варили нам какое-то варево из добытых овощей.

Пришли домой, а деревня сожжена. Жить негде! С неделю жили в погребе, еду добывали на брошенных огородах: мёрзлая картошка, морковь - что осталось.  Кто-то из взрослых маме посоветовал идти в деревню Новосёлки, в полутора километрах от нас. Деревня уцелела - не была сожжена, но жителей в ней почти не было.   И решили мы туда перебраться. Взяли свой тощий узелок и пошли. Пришли, а там наш отец! Его комиссовали по ранению из армии – пуля возле сердца. Так с ней он и прожил до 72 лет, умер в 1979 году.  

Постепенно жизнь стала возвращаться в деревню: собирались прежние жители, восстановился колхоз. Отца поставили председателем колхоза. В колхозе пахали, засевали поля, работали все: и взрослые, и дети. Запрягали коров или бычков, иногда   на счастье появлялась лошадка. Я уже был «взрослый» - 12 лет и меня ставил за плуг или бороновать.

Отец наладил работу колхоза и через некоторое время его направили председателем сельского совета в село Себякино, что за Нарышкино, ближе к Кромам поднимать там работу. Проработав там с полгода послали в д.Ладыжино.  И так было очень часто – поднимет, организует и посылают дальше. А мы с ним  - дома своего всё равно не было.

День, когда мы узнали, что кончилась война, я хорошо запомнил! Отцу как председателю колхоза сообщили нарочным. Он собрал народ и объявил радостную весть. Какой поднялся шум! Крики, радость на лицах и взрослых, и детей. Слёзы, плачь по умершим и погибшим! Накрыли общие столы, принесли - что у кого было. Радовались все: пели, плакали, смеялись. У отца на войне погибли 4 родных брата. У одного из них осталось сиротами 7 детей: 6 сыновей и дочь.

В 1946 году отец по состоянию здоровья ушёл со своей должности, и мы переехали в п. Стрелецкий. Отец устроился на работу в подсобное хозяйство УМВД плотником.  Жили 2 года в землянке, потом построили финский домик, попозже нам дали однокомнатную квартиру.

 До войны я закончил 3 класса и только в 45-м году  пошёл в школу. Учился в Ладыжино, а в п.Стрелецкий уже учился в 5-м классе. Писали на газетах, на старых книгах. Чернила нам заменил сок красной свёклы, но он быстро закисал (застывал, становился тягучим) и приходилось каждый день натирать новую свёклу. Некоторые счастливчики – «богатенькие» писали красками для окрашивания ткани. Ручек не было, писали гусиным пером или деревянной палочкой. Жили впроголодь, в школу мама давала на завтрак картошку, если была, или варёную свёклу.  В этой же школе окончил семилетку и поступил в агрошколу, но со 2 курса был призван в армию. После армии закончил агрошколу, работал на опытной конопляной станции и параллельно окончил вечернюю школу. Затем поступил в Курский сельскохозяйственный институт на заочное обучение и успешно закончил его в 1970 году получив специальность инженер-механик. 

Проработал я в Институте зернобобовых культур 40 лет инженером-конструктором.

Вырастил и воспитал сына и дочь.