В.А. Грошева

Грошева (Кудряшева) Вера Алексеенва, 1935 г.р.

 

На долю Веры Алексеевны Грошевой (в девичестве Кудряшовой)  выпало немало страшных испытаний за те два года, что ей пришлось прожить в блокадном Ленинграде.

До войны многодетная семья Кудряшовых жила на окраине города  в длинном деревянном бараке. Рядом протекала небольшая речушка. В одной комнате ютились отец, мать и пятеро детей. Вере исполнилось шесть лет. Отец работал на стройке прорабом, мама трудилась в больничном буфете. Вера Алексеевна плохо помнит довоенное время, а вот лето 1941 года, когда по радио объявили о начале войны, будет помнить до конца жизни.

 - Мама как раз собирала наши вещи, мы всей семьей планировали провести лето в деревне. Там у нас был небольшой домик с земельным участком. Да и прокормиться в сельской местности тогда было легче, чем в городе. Но этой поездке не суждено было состояться: война разрушила все планы. Что такое война, мы осознали не сразу, но уже с первых дней обратили внимание на то, что на улицах появилось много военных, да и машины сновали туда-сюда днем и ночью. Люди куда-то спешили, бежали, ехали. Так началась массовая эвакуация ленинградцев.

Ужасы первой бомбежки Кудряшовы испытали, когда рубили за городом в поле остатки капусты.

- Было ощущение, что вздыбилась и разверзлась земля, - говорит блокадница. - Вой и разрыв авиабомб, комья грязи, летевшие в разные стороны, так нас напугали, что мы присели, закрыли голову руками и ждали неизвестно чего. Потом, чуть придя в себя, кое-как добрались до дома. Конечно, было не до капусты, хотя уже тогда в городе ощущалась нехватка продовольствия, но страх попасть под осколки снарядов был еще сильнее. Страшное слово «война» обрело свое обличие. Тогда многие успели эвакуироваться, но большинство ленинградцев все же остались в городе. Почти сразу же ввели продовольственные карточки, которые отоварить было совсем непросто. Очередь занимали с 4 часов утра, а то и раньше. Вначале хлеба давали по 400 граммов, а потом установили норму на человека 125 граммов.

Особенно тяжело семье пришлось зимой: голод и холод стали вечными спутниками, а тут еще и мама заболела тифом.

- Чтобы поддержать ее, мы, дети и отец, от своей скудной пайки отщипывали кусочки и кормили маму. А она ела и горько плакала. Помню, как мы часами с сестрой стояли в очереди за продуктами по карточкам, когда ледяной ветер пронизывал насквозь, мерзли руки, ноги, лицо, казалось, что уже никогда не согреться. Не забыть мне и походы с маленьким ведерком за водой, когда от слабости боялась упасть на скользкой дороге. И самое жуткое – на пути попадались трупы людей, которые замерзли, не дойдя до дома. И так каждый день: вставали и ложились мы с мыслью о еде. Ходили как сонные мухи, еле передвигая ноги. А если никуда не нужно было идти, просто лежали, старались меньше двигаться. По весне брели на кладбище, где чуть в отдалении росли крапива и щавель. Мы это все собирали, а мама варила для всех суп. Так выживали тогда многие, и всем было очень тяжело. Потом заболел и умер брат Леня, затем сестра Тамара...

Вера Алексеевна, рассказывая об этом, плакала. Говорит, что в молодости это все вспоминалось редко. Но по прошествии многих лет все чаще по ночам тревожат душу воспоминания о тех двух годах в блокадном городе, когда погибли 360 тысяч ленинградцев. Встает перед глазами жуткая картина, когда умерла сестра. Гроб было взять негде, да и как хоронить, никто не знал. Тамару одели во все чистое, завернули в белую простынку, плотно обвязали тело и привезли к небольшой часовенке. Там всех мертвых складывали друг на друга, а где их потом хоронили, никто не знал.

- Я по сей день не знаю, где могилы моих сестры и брата. Вот это было самым страшным в моей тогда еще недолгой жизни. Мне ведь шел всего седьмой годочек. Отчетливо врезались в память затемненные окна домов, заклеенных крест-накрест полосками газетной бумаги, и ежедневные бомбежки. В 1942 году нашу семью вместе с другими  ленинградцами  на катере переправили через Ладожское озеро и доставили к эшелонам, которые стояли на железной дороге, готовые к отправлению. Там, в поезде, нам впервые дали сухой поек – колбасу и хлеб. От голода мы не удержались и съели много, а потом у всех сильно разболелись животы.

Так семья оказалась в Угличском районе Ярославской области, в деревне Владычне. Впоследствии, вспоминая переправу через Ладожское озеро, поняли, что только чудом остались живы. Ведь немцы все время нещадно бомбили катера, и многие из них затонули, а Ладожское озеро стало братской могилой для тысяч ленинградцев. Но на этом испытания для семьи не закончились. Конечно в деревне было жить чуть легче. Отец работал на «вольных хлебах», мама занималась детьми. Заработком отца и кормились. Но беда не заставила себя долго ждать. Тех, кто отказывался работать в колхозе, ссылали кого куда. Семью Веры вслед за отцом отправили в Якутию, в поселок Дагор, где они и жили долгое время. Здесь Вера нашла свою любовь. Спустя три года молодые люди поженились. В семье родились двое детей.

Сейчас у Веры Алексеевны трое внуков. Дети живут в Харькове, у них свои семьи. Но часто приезжают к маме, не забывают, заботятся о ней. На вопрос, о том как Вера Алексеевна оказалась в Змиевке, она сказала, что они  часто приезжали сюда к родственникам мужа и уж больно эти места пришлись им по душе. Решили переехать в Свердловский район.

Беседуя с Верой Алексеевной думаешь о том, что вот она – живая история, перед нами. А на вопрос о том, чем отличаются дети блокадного Ленинграда от других мальчишек и девчонок военного времени, собеседница сказала, что наверное ничем: так же рано повзрослели и пережили столько,  что хватит не на одну жизнь. Не было счастливого детства, да и юность прошла как-то незаметно. Что-то не сбылось, чего-то не успела, но всю жизнь с 15 лет честно трудилась, вырастила достойных детей. Разве этого мало?